во всем виновата, — продолжала Махмуда. — Не смогла стать хорошей женой. Я ведь не из тех, кто держит мужа в руках. Да и подсказывать ему не привыкла.
— Ты не виновата, — сказала Махидиль. — Хашим, видно, не из тех, кто прислушается к доброму совету.
— Я же росла балованной, жизнь ничему меня не научила. А теперь не знаю, что делать. Видно, надо разойтись...
Махидиль крепко обняла подругу. Глаза Махмуды были полны слез.
— Говорят, согласие в семье — залог долгой жизни. А в нашей семье нет согласия.
— Хочешь, я, несмотря ни на что, поговорю с Хашимом?
— Он уехал.
— Куда?
— Как только получил письмо от брата, заспешил, куда — не знаю. И мне велел собираться. Я сказала, никуда не поеду. Ну, был, конечно, скандал. Даже его мать не согласилась ехать с ним. Он и на мать накричал. Потом уложил чемодан и ушел.
— Ну и человек!
— Все равно, кричал, приедете. Но я никуда не поеду...
— Правильно сделаешь. А он вернется... Детей-то он любит.
Над их головами затрещал репродуктор. Женский голос объявил:
— Внимание! Товарищ Махидиль Салимова, вас срочно просит зайти товарищ Рахимов...
— Что-то случилось, — встревожилась Махидиль, посмотрев на часы. — Идем, если ты кончила работу, я подвезу тебя домой, а потом что-нибудь придумаем.
Махидиль радостная вернулась из Управления. Ее решили послать на республиканское совещание ирригаторов в Ташкент.
— Может, придется выступить, — сказал Рахимов. — Обо всем расскажите обстоятельно. Ничего не скрывайте. Расскажите о трудностях, о недостатках, о настроении людей. Обязательно расскажите о сокращении сроков строительства.
Махидиль не верилось, что она едет в Ташкент. Только теперь, когда появилась такая возможность, она поняла, как соскучилась по родному городу, по дому. Может, послать телеграмму? Нет, лучше явиться неожиданно. Скоро, скоро она увидит мамочку... А пока что надо съездить в больницу, навестить Ходжаназара-ака. Говорят, бедному старику очень плохо. Не разрешают даже шевелиться. В прошлом году у него погибла дочь, а вот сейчас...
Махидиль снова перечисляла срочные дела, кому какие нужно оставить поручения на время ее отсутствия. Но сама она мысленно уже была в Ташкенте, видела себя на его улицах и в скверах, здоровалась со знакомыми. Хоть бы увидеться с Латифджаном... А вдруг он давно забыл о том, что на свете существует девушка по имени Махидиль? Ведь он написал ей только одно письмо...
Правда, говорят, любящие сердца слышат друг друга на расстоянии. И мысли читают на расстоянии. Обязательно надо спросить его, что он чувствовал, о чем думал сегодня. И почему он написал всего лишь одно письмо? Может, любовь его, как письмо, написанное карандашом? Сначала читается хорошо, а со временем начинает стираться, а потом и вовсе прочитать нельзя?.. Любовь Махидиль не такая. Она все время думает о Латифе...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
I
Ташкент встретил Махидиль оживленной разноголосицей проспектов, по которым волнами катились потоки автомашин.
...Махидиль шла по черному блестящему асфальту. Стучали высокие каблуки туфель, и этот стук не могли заглушить ни машины, с гулом проносившиеся по широкой улице, ни говор людей. Она ничем не отличалась от девушек, которые проходили мимо. Разве только загар на лице был потемнее...
Деревья вдоль улицы, что вела на Театральную площадь, светились под фонарями. Махидиль ждали у фонтана. Она уже издали уловила выражение лица того, кто ее ждал. И если минуту назад она еще волновалась, как они встретятся, теперь шла спокойная и радостная.
Они договорились, что сегодня ни словом не обмолвятся о работе. Латиф взял ее под руку, и они поднялись на крышу Центрального универмага. Махидиль первый раз была здесь в кафе «Ветерок». У нее даже голова закружилась. Уж не сказка ли это? Может, это вовсе не кафе «Ветерок», а ковер-самолет? Лишь произнеси заветное слово, и ты в небе. Все здесь, даже треугольные разноцветные столики, плетеные яркие кресла, словно из сказки.
— Что будем пить? — спросил он, когда они сели за стол.
— Лимонад, — ответила она. — И еще есть мороженое.
— Повинуюсь.
Латиф ласково смотрел на нее и завидовал самому себе, до того она была прекрасна. В ее волосах запутался крошечный листик карагача. Он хотел снять его, но не хватило смелости. Оба молчали, каждый думал о своем. Вернее, они думали об одном, но ни она, ни он не решались заговорить.
Нарушила молчание Махидиль.
— Как ваши дела?
— Мы же договорились: ни слова о делах.
Она посмотрела вниз, на город, и сказала:
— Неужели мы вот так просто живем в этом городе? И не всегда замечаем, до чего он красив!
Принесли мороженое и лимонад. Теперь можно не говорить. Можно есть мороженое, попивать лимонад и молчать. И еще смотреть друг на друга. Это бывает, когда люди давно не виделись и очень соскучились.
Внизу мерцал огнями, точно плыл, их город. Сновали машины, гуляли люди. Высоко в небо вздымалась телевизионная башня, украшенная гирляндой лампочек. Звездное небо, казалось, лежит на крышах зданий. Окна в домах празднично светились. Ты могла родиться, вырасти в этом городе, знать здесь каждый закоулок, но когда душа счастлива, все вокруг тебя кажется неожиданным и новым. Будто ты только родилась на свет. Родилась, чтобы смотреть на человека, сидящего сейчас напротив тебя...
Совещание открылось во Дворце искусств. Светлый вестибюль Дворца, ярко освещенный большими люстрами, полон народу. Махидиль встретила подруг по институту. Они забыли, что пришли на деловое совещание, и расшумелись, как дети. Посыпались вопросы: «Где ты?.. А ты где?..»
— Я читала про тебя в газете, — сказала, глядя на Махидиль, курносая, в веснушках девушка.
— А я по радио слышала, — подхватила другая.
Махидиль постеснялась сказать, что и в газете про себя не читала, и по радио не слышала, впервые сейчас узнала об этом. Не поверят, наверное...
Поговорили и посплетничали об общих знакомых — кто на ком женился, кто за кого вышел замуж...
Толпился народ у стендов в вестибюле. Выставка рассказывала о ходе ирригационно-мелиоративных работ в республике. На одном из фотостендов Махидиль увидела
