соображает.
— Их будем скатывать в последнюю очередь, — наконец принимает она решение. — К тому времени лед подтает…
— Едва ли, — переминается Логинов и делает какое-то странное движение руками.
— Ладно, что-нибудь придумаем. — Рите не хочется сейчас задумываться над этим. И так голова кругом идет. А в ушах стоит звон, долгий и нудный звон.
Но Логинов продолжает что-то говорить о скате, о ранней весне, жалуется, что на скатке недостаточно тракторов. Мастерам всегда недостаточно механизмов, им хоть весь тракторный парк подавай. Рита почти не слушает Логинова. В сердце заползает непонятная тревога: все утро она ждала от Турасова телефонного звонка. Еще не было такого дня, чтобы он не позвонил. Не заболел ли? Рита не выдержала и позвонила сама. Ответил главный инженер: «К нему гости приехали, хи-хи!» — нагловато прохихикал он в трубку. «Но о чем это Логинов говорит?»
— Много еще осталось? — спрашивает у него Рита.
Логинов недоуменно смотрит на технорука. Он сбит с толку — к чему такой вопрос, ведь сама видит и знает не хуже его. Но раз начальство спрашивает, надо отвечать.
— Да порядочно еще.
— Хорошо.
«Хорошо! Что же тут хорошего, если еще много скатывать». Логинов косит глазами на технорука, прячет в морщинистую ладонь понятливую улыбку. Ясно, весна и техноруку вскружила голову. Логинов, словно боясь оторвать Риту от ее мечтаний, тихо, с носка на пятку, уходит к реке. За дорогу несколько раз оглядывается, разводит длинными ручищами и отчего-то глубоко-глубоко вздыхает. Молодость. Молодости всегда завидуют те, у кого за плечами не один десяток лет.
«Ну что же ты, Ритка, раскисла?» — спрашивает она себя, старается прогнать прочь усталость. Но вместе с усталостью наваливается скука. Скука — страшнее усталости. Она пиявкой присасывается к девичьему сердцу. Сердце нехотя толкает кровь, сердце, кажется, вот-вот остановится. Как надоела эта любовь за углом, как надоела! Они поженятся, как только Турасов получит развод от жены. Интересно бы посмотреть, какая она — жена Турасова. Сам Турасов мало и нехотя говорил о ней. А если и говорил, то Рита следила за каждым движением его лица, она так боялась увидеть на этом лице хотя бы малейший намек, что он еще любит ту… Но что за гости приехали к нему, почему он не позвонил? Что означали эти идиотские насмешки главного инженера?..
Рита встает с бревна. Ноги, как деревянные. Ей бы следовало еще побыть на нижнем складе, но она поворачивает назад, в поселок. И поселок ей вдруг кажется серым и маленьким, как птичье гнездо, и небо над ним рыхлое, как по весне снег, вязкое и как бы неумытое. «Корешов сбежал на сплав, мальчишка, — думает Рита, тяжело ставя ноги. — Витька Сорокин даже здороваться перестал, обижаются, а понять не хочет никто, даже мама. Им странно, что получилось все «вдруг». Может быть, оно всегда так и получается…» — Рита смотрит на часы, скоро обед, не стоит идти в контору.
Дома спокойно, чисто, уютно.
— А у меня обед-то еще не готов! — всполошилась Софья Васильевна. — Борщ только закипел…
— Спасибо мама. Я не хочу пока есть.
Софья Васильевна покачала только головой.
Рита прилегла на кушетку, закинула руки за голову. «Гости приехали, гости приехали, хи-хи-хи!» Она набросила куртку, решила сходить к Наумову.
«Попрошу машину, попрошу машину», — стучало сердце.
Дом у начальника участка новый, отстроенный прошлой осенью, еще не оштукатурен снаружи. Рите как-то не приходилось бывать у Наумова на квартире. О жене его, Надежде Лукьяновне, ходили в поселке слухи, как о ревнивой женщине. Она встретила Волошину не очень-то приветливо. На ней был замасленный фартук, в вырезе платья видны бретельки комбинации. На кухне, на плите, что-то шипело, потрескивало, тянуло гарью. Хозяйка проводила Волошину в комнату, ревниво бросила:
— Леонид, твоя помощница…
Наумов нехотя открыл глаза, протер их пальцами.
— А? — зевнул он, потянулся. Приподнял от подушки голову, торопливо, испуганно спросил: — Что такое? Что такое? Начальство приехало?
— Леонид Павлович, дайте машину на полдня.
— Машину? Мне ехать? Куда ехать? — У Наумова на помятой физиономии появилось такое выражение, будто лимон съел, хватит с него и поездок среди ночи по реке.
— Не дадут человеку и отдохнуть, — ворчливо заметила хозяйка. — Приходят, поднимают с постели в полночь…
— Не беспокойтесь, это мне надо ехать… в леспромхоз…
— А-а, — облегченно протянул Леонид Павлович и переспросил: — В леспромхоз? Ладно, поезжай, только осторожно, — погрозил он пальцем.
— Ездят, шашни разводят, — уже, захлопывая дверь, услышала Рита слова хозяйки. Эти слова стеганули ее, как кнутом. Выскочила за калитку, угодила в лужу. Со злостью оглянулась на заплаканные окна наумовского дома. Выбралась на скользкие грязные доски, служившие тротуаром. Они ниточкой тянулись вдоль самого плетня. Доски чмокали, из-под досок веером во все стороны разлетались капельки мутной воды. Минуя сорокинский двор, увидела во дворе Поликарпа Даниловича, окликнула.
— Здравствуй, здравствуй, дочка! Заходи.
— Спасибо, Поликарп Данилович, я на минутку. — Рита легла грудью на калитку. — Катерина приходила жаловаться, будто обрезали ей огород.
— Конечно, обрезали, какой здесь разговор. Сколько полагается, столько и оставили. — Старик Сорокин с досады даже сплюнул. Эта Катерина чуть не повыбрасывала их с огорода. Силы в ней больше, чем у другого мужчины.
— Да ведь она не одна, Поликарп Данилович! Она же с Суворовым живет. Как только возвратится он со сплава, они поженятся, — уже от себя приврала Рита.
— Если так, то, пожалуй, и добавим, — подумав, сказал Сорокин.
3
— Ох, уж эти мне огороды! — поднявшись на крыльцо, сказал Поликарп Данилович жене. — Слыхала, Катерина с Суворовым расписываются. А мы ей огород на одну нарезали. — Он стянул у двери грязные сапоги, в носках прошлепал на кухню. — Жрать чего-то захотелось, — почесал живот, заглянул в одну, потом в другую кастрюли — пусто. — А где же обед-то?!
— Поешь сальца. Замоталась сегодня, не успела приготовить, — отозвалась из сеней Нина Григорьевна.
— Сальца, — проворчал Поликарп Данилович. — Жуй ты его сама. Оно как подошва. Без недели сто лет этому сальцу! — Он еще долго награждал «сальце» нелестными эпитетами. Но ими брюхо не набьешь. Взял корочку хлеба, пососал. Аппетит волчий. Поликарп Данилович даже как будто помолодел, забыл об «аттестате старости», по делам забегался: то огородная комиссия, то комиссия по взаимопроверке между лесоучастками. Поликарп Данилович прошел в спальню, достал из сундука бережно сложенную газету, в который раз перечитал очерк о себе, о том, как он нашел останки Панаса Корешова. Прочитал и снова спрятал в сундук. Из райкома партии сообщили, что как только подсохнет земля, поедут за прахом Корешова. «А Катерине и верно надо огород прибавить, — подумал Поликарп Данилович и тут же: — Неужели Ритка за Турасова выходит?» Хотел позвать
