времени, которая ведет к деградации человека как «венца Божьего творения». Из созидателя он превращается в разрушителя и, прежде всего, самого себя. Если в Древней Руси шла борьба за души язычников, окормление их светом христианства, то сегодня идут обратные процессы превращения христиан в новых язычников, поклоняющихся десяткам, если не сотням богов, в пантеоне которых, на главном престоле стоят бездушие, своекорыстие, человеконенавистничество. То, что веками считалось грехом, сегодня возводится в ранг добродетели, зло наряжают в одежды добра. Человек оказывается в плену лжесмыслов и служит им, не отдавая отчет в том, что это путь к самоубийству собственно человечности.
Разумеется, жить сегодня по тем критериям, которые определили духовные пастыри Руси, практически невозможно. Однако возможно следовать не их букве, а духу, который зовет к свету нравственности и жизни не по лжеправде, а подлинной, очевидной, проверенной веками правде. Эта задача гораздо сложнее, чем обеспечение технологических прорывов, но ее необходимо решать и, прежде всего, через обновление системы образования.
Глава тринадцатая
Вселенский раскол и несостоявшиеся притязания
Безусловно, что русские взгляды на мир, смысл исторического бытия страны, а также человека формировались и под влиянием внешних факторов. Главный среди них – судьба христианского мира и его единства. На этом мировоззренческом направлении сплелись проблемы собственно богословия с геополитическими вызовами того времени, связанные в первую очередь с претензиями католического Запада на лидерство в христианском мире. Последнее во многом определило суть раскола христианства на западную (католическую) и восточную (православную) ветви.
Руси вновь предстояло определиться в своем геополитическом выборе. Впрочем, он во многом был предопределен тем, что Русь, благодаря крепким духовным связям с Византией, уже стала православной по духу своей веры в равенстве всех народов перед Богом, что так страстно проповедовал на заре русского христианства первый русский митрополит Иларион. Идеи равенства и справедливости характерны для сочинений первых русских богословов, а также для идеалов русской святости. Русь там, где Христова правда, а она на стороне тех, кто отстаивает равенство церквей и свободу веры во Христа. Выбор Русью православного пути развития был для нее естественен и закономерен. Как же развивались судьбоносные для христианства события и каковы последствия вселенского раскола?
В основе надвигавшегося раскола между греческой (византийской) и латинской (римской) ветвями христианства лежали разные причины, например углубляющийся языковый водораздел. На Западе церковным был уходящий из обращения латинский язык, доступный лишь избранному кругу лиц. На Востоке богословским был греческий язык, более развитый, образный, художественно-эмоциональный. Стороны все меньше понимали друг друга, а главное, не стремились понять, особенно латиняне, которые во главе с римским папой претендовали на лидерство в христианском мире. Однако главной причиной раскола стали притязания римского папы на власть в христианском мире.
В богословии противоречия обострились на почве неприятия восточными христианами вероучительных нововведений латинян. Доктринальной проблемой стало их требование целибата (безбрачия) священников. На Востоке вначале относились к нему безразлично, но, когда дело дошло до требования расторжения уже существующих браков священников, началось возмущение и открытое сопротивление. Восточные богословы отнесли разводы к прямым нарушениям учения Христа, запрещавшего христианским семьям разводиться.
На Западе во время совершения таинства причастия вино разбавляли водой, а на Востоке это было недопустимо, ибо при богослужении вино олицетворялось с кровью Христа и было ее символом. Кроме того, восточные отцы церкви обвиняли латинян в том, что они не почитают икон, мощей и в храмах используют по преимуществу скульптуры и кресты с распятым Христом. В латинской церкви образы (иконы) никогда не имели того значения, которое им придавалось на Востоке, где в VIII–IX вв. было разработано целое богословское учение об иконах.
Остро полемизировали об опресноках (пресный хлеб), которые во время причастия латиняне употребляли в качестве символа тела Христова. На Востоке причащали квасным хлебом, как живым телом Христа. Использование опресноков на Востоке рассматривалось как пережиток иудейства, так же как и приношение в жертву агнца с евхаристическими телом и кровью Христовой.
Восточные богословы и священники обвиняли латинян в забвении святоотеческого предания. Константинопольский патриарх Михаил Керуларий (ок. 1000–1058) прямо их упрекал в том, что они «не считаются с нашими святыми и великими отцами, богословами и первосвященниками», имея в виду среди прочих «святых Григория Богослова, Василия Великого и Божественного Златоуста»[409]. Обвинения – серьезные, ибо святоотеческое предание, как говорилось выше, относится к твердыням христианства, и отступать от него означало бы извращать суть вероучения.
Принципиальное разногласие заключалось в филиокве: исходит ли Святой Дух от Отца и Сына (Христа), как стала учить римская церковь, или же только от Отца, как, согласно первым христианским Вселенским соборам, учила Церковь греческая. Греческая церковь обвинила латинян, как писал патриарх Фотий (ок. 820 – ок. 891), в богохульстве в отношении Святого Духа, а «точнее всей святой Троицы» и потому одного этого достаточно, чтобы предать их анафеме. Патриарх Михаил Керуларий называл филиокве делом «нечестивым и опасным», подрывающим устои христианской веры. Даже патриарх Антиохийский, склонный к компромиссу с Римом, когда речь заходила о филиокве, называл это делом нечестивым и призывал Восток непоколебимо стоять на своем.
Среди восточных богословов было широко распространено мнение, что ответ на вопрос о снисхождении Святого Духа сам по себе является достаточной причиной для разделения двух христианских общин. Нисхождение Святого Духа от Отца и Сына – существенная черта сочинений Блаженного Августина. Именно он положил начало этому постулату латинской церкви. Столетие спустя после смерти Блаженного Августина появился составленный на Западе Символ веры – Афанасьевский. В нем характерным для Блаженного Августина языком говорится, что Святой Дух исходит от Отца и Сына и всякий, «кто желает обрести спасение, должен так рассуждать о Троице»[410].
Латинские богословы для доказательства своей правоты использовали сочинения Августина и новый западный Символ веры. Известный по событиям 1054 г. в Константинополе кардинал Гумберт (между 1000 и 1015–1061) довел западную точку зрения до логического конца, заявив: «Даже святой и великий Афанасий никогда бы не обрел признание среди римлян, если бы в своем исповедании не утверждал, что Святой Дух исходит от Сына»[411].
Однако церковный догмат о Святом Духе, как исходящим от Отца, был определен на Втором Вселенском соборе (381 г.) и подтвержден четвертым (451 г.), установлен пятым (553 г.), провозглашен шестым (680–681 гг.) и запечатлен седьмым Вселенским собором (787 г.). Поэтому отцы восточной церкви считали, что латиняне, осмелившись самочинно «исказить святейший символ», утвержденный многими вселенскими соборами, проявили не только «крайнюю дерзость», но нанесли удар по всему христианскому вероучению[412].
Латиняне оправдывались, но стояли на своем. Восточная церковь на уступки не шла. Друг другу противостояли не только две системы догматического авторитета, две концепции
