и монотонно, словно задавая ритм. Казбек вступил с соло, начав тенором и взлаивая почти до фальцета.
Немедленно, будто ждали сигнала, откликнулись соседские псы, коверкая тишину улицы разноголосицей. Затявкали тузики у оврага, отозвались шавки с той стороны, зашлись лаем овчарки с дальнего конца поселка. Дождавшись апогея всеобщего гама, хрипло и веско высказался старый полкан из дома у реки.
Кирилл не слушал собак – они были лишь фоном для других звуков. Тихо хныкал Матвейка, а со двора – снова и снова – доносились глухие удары.
Он поднялся, автоматически проверил памперс – сухо. Лоб – теплый.
– Ш-ш-ш-ш. Спи, сынок. Это просто собаки…
Он знал, давно понял, что дело не в собаках. Не они будят ребенка. Когда Матвейка просыпается ночью и начинает тихонько хныкать, это сразу же слышит Ирка – там, во дворе. Слышит и начинает долбиться в стены сарая. И уже это поднимает собак.
Он вышел во двор, открыл скрипучую дверь сарая. И снова не стал включать свет – слишком беспощаден тот был к Ирке, слишком выпячивал ее неестественность.
– Ира!
Стоит в полутьме, не подходит. Но смотрит, смотрит исподлобья, жалобно, как побитая дворняга.
– Ира… Как ты?.. – Голос дрогнул.
Кирилл сглотнул. Как она? Да понятно как. Плохо, очень плохо. Не ест, почти не разговаривает, кожа расползается, волосы клочьями по всей клетке. И запах, трупный запах, который начинает перебивать все.
Безысходность, безвыходность, замкнутый круг. Что делать с ней? Сердце разрывается – это ведь она, это Ирка, его любимая жена страдает в темном сарае. Одежда – бомжи побрезгуют. Может, дать ей переодеться?
Он вспомнил синюшные груди и червей. Невольно передернулся.
Осталась лишь одна надежда. Самая последняя.
Толик. Он приедет уже завтра. Он разберется.
Обязательно разберется.
– Кирилл, привет! Я на станции. Заберешь?
Отлегло. Он ведь до последнего боялся, что друг не приедет. Но Толик, верный Толик, не подвел.
– Конечно, заберу. Жди, я скоро.
Он хотел добавить еще что-нибудь, но не стал. Скоро. Совсем скоро Толик будет рядом – и они начнут распутывать всю эту чертовщину.
Матвейка гулил о чем-то своем и делал попытки улыбнуться. Надо же. Скоро научится. Кирилл одел его, приготовил бутылочку, пошел греть машину.
И уже на крыльце понял – что-то случилось.
Собаки не встречали его. Казбек лежал прямо у ступеней. Кирилл в два шага спустился, присел рядом. Пес не дышал.
И сразу же он увидел Эльбруса – у сарая. А там… Кирилл похолодел. Дверь была приоткрыта.
Он дернулся туда, распахнул створку. Сетка вольера, прочнейшая стальная сетка, выгнулась лопнувшим пузырем. Как будто какая-то сила, сокрушающая все, вырвалась оттуда на волю.
– Ира! – позвал он. И не узнал свой голос. Он уже понял, что ее тут нет.
Кирилл вскочил и помчался обратно, в дом. Матвейка!
Кроватка, в которой он только что оставил сына, оказалась пуста.
Его будто обдало кипятком, по виску пробежала струйка пота. Где?! Где, черт побери?!
Он заметался по комнатам. Что-то звякнуло наверху – он мгновенно взлетел по лестнице, распахивая все двери и зажигая свет. Руки тряслись, промахиваясь мимо выключателей.
Нет! Что-то там, внизу. Стук? Он скатился на первый этаж – пусто. Следы? Он бухнулся на четвереньки, всматриваясь в доски пола. Нет. Если и было, уже сам затоптал. Не стоять!
Он два, три раза пронесся по всему дому – и остановился у задней двери. Его одурачили. Сына здесь уже не было.
Кирилл стиснул зубы, взвыл почти по-собачьи – и выбежал на улицу. Переулками, мимо кривых домов, заглядывая за заборы, вдоль оврага, по берегу реки – он мотался везде. Пусто. Она либо спряталась у кого-то дома, либо таится где-то в огороде, либо…
Он уже не мог бежать. К кладбищу он шел, не в силах успокоить дыхание. Сердце долбилось в ребра, в боку кололо и хотелось сплюнуть, но слюна – липкая, тягучая оставалась на губах.
Идти не хотелось. Именно на кладбище – не хотелось. Нет, не страшно. Тоскливо. Тоскливо до предела.
Могила Ирки как будто осталась прежней. Тот же серый камень, то же имя, те же даты. Вот только сбоку – Кирилл заглянул – почему-то не осталось подкопа, ямы, уходящей в глубину. Дерн. Трава. Будто всегда так было. Никаких следов.
В остальном же – все как раньше. Пустое место рядом… Нет, не пустое. Кирилл в ужасе уставился на клочок земли, оставшийся для него. Там была могила. Вторая могила. Точь-в-точь как Иркина.
Глаза нашли имя. Белецкий Матвей. И годы коротенькой жизни.
Мир как будто завертелся вокруг Кирилла. Чтобы не упасть, он сел. Прямо на землю.
Как? Как это возможно? Ирка забрала его с собой? Туда? Так быстро? Откуда же… Ну откуда эта вторая могила?!
– Она давно здесь, эта могила.
Чей-то голос из-за плеча. Наверное, Кирилл последнюю фразу выкрикнул вслух.
Он обернулся. Сзади стоял Толик. Столько лет не виделись – а ведь почти не изменился. Да, стал крепче, наел щеки, да и морщины – вон, между бровей… И глаза – взрослые, печальные. Но смотрят внимательно, цепко.
– Только ты ее никак не хотел увидеть. Посттравматический стрессовый синдром, осложненный конфабуляциями.
– Не понимаю.
– Думаю, уже понимаешь. Раз увидел, то понимаешь. – Он помолчал. – Я ведь три дня как приехал. Конечно, сразу в морг – как так, похоронили живую. Там и узнал, что не одну ее.
– Не одну? – Кирилл зажал ладонями виски.
Маршрутка летит в лоб, обгоняя фуру. Он проскакивает между и слишком резко тормозит. Машину тащит боком – в кювет, в то злополучное дерево… Если бы Ирка была пристегнута, ее не выбросило бы в окно… Но кто же пристегивается на заднем сиденье?
Особенно если на руках – младенец?
– Никак не мог вывести тебя из этого цикла, – Толик говорил тихо, но каждое слово звучало для Кирилла как удар колокола. – Якобы живой сын. Якобы ожившая жена. Компенсаторные галлюцинации. Ни один психиатр на это не пошел бы. Нейролептики, транквилизаторы – и принудительное лечение. Но ты мой друг, Кирюха. Я не мог не попробовать. Все-таки шанс на нормальную жизнь.
Кирилл слушал молча, обхватив голову ладонями. И морщась от осознания.
– Собак жалко, конечно. Прости, надо было быстро. Не рассчитал – хотел усыпить, но дозы слишком большие оказались. Остальное просто – оставить открытым сарай, перекусить и выгнуть сетку вольера. Надо было, чтобы ты поверил…
Кирилл поднялся и медленно пошел к дому.
Собак он похоронил справа от крыльца, там, где начинался огород. Копал уже в темноте, монотонно вгрызаясь лопатой в
