ему дома. Постучал в двери. Не сразу, но ему открыли.
– Здравствуй, Жан!
– Мишель? Ты? Но что у тебя за вид?
– Я сбежал из тюрьмы и это меня сейчас ищут по всему городу. Мне больше не к кому пойти. Заклинаю тебя, либо впусти, либо сдай обратно в руки стражи и «меньших братьев». Я не могу так больше.
– Не стой же столбом! Входи, скорее…
Через несколько дней Мигель Сервет покинул Вьенн, спрятанный в повозке среди тюков с шёлком и парчой. Путь его лежал конечно же в Феррару.
Глава 11
Август 1553 г.
г. Женева, Швейцарский союз
Немое, пасмурное утро давно уж миновало. На смену его прохладе солнечные лучи, падающие с ясного неба и многократно отражаемые гладью озера и ледниками горных вершин, принесли в уютную долину яркий свет и тепло. А вместе с ними и окончательное пробуждение от тишины недавней ночи. Согретый лучами, город стал оживать, наполняясь движением красок и звуков. Захлопали оконные ставни и двери домов, застучали о мостовые копыта коней, задребезжали повозки. Замелькали разношёрстные фигурки горожанок, спешащих в лавки за свежим хлебом. Мужчины же города в большинстве своём сегодня никуда не торопились, оставаясь дома. А куда спешить, сегодня же воскресенье! Можно поваляться в кровати в ожидании, пока жена не позовет к столу. Позавтракав, можно выйти потолкаться на улицы, посмотреть кто да что, поболтать с соседями или просто остаться дома. Хорошо бы, конечно, если подоспел какой-нибудь праздник, к примеру день какого-нибудь доброго героя здешних мест, Бенишон или на худой конец день победы над савойцами. А лучше, если это будет день гуся или праздник молодого вина. Честной люд любого города или деревни всегда был рад поводу повеселиться от души. Женевцы в этом деле были вовсе не исключение, однако в своём веселии не забывали главного – громко не шуметь, не болтать лишнего и не опоздать в храм на службу. Любое отступление от этих норм поведения, кои детально были прописаны в «Церковных ордонансах», зорко отмечалось помощниками Консистории. Нарушителю грозило увещевание и порицание, а то и сразу суд и тюрьма, так что охотников веселиться не по ордонансу здесь обычно не находилось.
Однако сегодняшний воскресный день был самым обычным. Осень со всеми своими праздниками была ещё далеко впереди, поэтому женевский люд отдыхал от дел праведных умиротворённо и разрозненно. Кто-то предпочёл отдыхать, не выходя из дома, так оно было спокойней. Кто-то решался провести свой досуг более духовно и отправлялся в ближайшую таверну или городское казино, где каждый стол украшал печатный том Евангелия. И надо сказать, что при определённой сноровке книга эта совершенно не была помехой для кружек, бутылок и всего остального, что делает общение горожан между собой тёплым и задушевным. Кто-то же из жителей, плотно отобедав и осушив свою законную бутылочку pinot, отправлялся неспешно прогуливаться по городским улицам. Пополудни таковых становилось всё больше и больше. Все бродили вдоль и поперек улиц, при встрече останавливались и приветствовали друг друга, делились новостями, слухами, анекдотами, одним словом настроением. Шумливые потоки разнообразной публики встречались у дверей всевозможных лавок и на перекрёстках, где возникали целые людские водовороты, бурлящие на разные голоса.
Среди всех этих гомонящих толп горожан своей неспешностью выделялась пара господ, солидных как возрастом, так и всем своим видом. Вышли они из дверей одного из домов на Золотой улице, где по обыкновению своему обитали самые достойные семьи Женевы. Держа в руках трости, отделанные слоновой костью, нужные чтобы не столько отбиваться от собак, сколько подчеркнуть высокое положение своих владельцев, они неторопливо направились в сторону ратушной площади. Всякий, встречающийся им по пути, считал своим долгом поприветствовать их поклоном, реверансом или как-то ещё выразить свою им симпатию. Господа принимали эти знаки внимания как должное, но на каждое приветствие вежливо отвечали легким поклоном. Наконец, выбравшись из гущи народа, господа ступили на широкую площадь, где было достаточно просторно, чтобы опасаться быть подслушанным.
– Однако, мэтр Перрен, – оглядевшись по сторонам, заговорил один из них, – может быть нам не стоило вместе выходить в город? Наверняка, наши недруги, увидев нас сегодня, снова заподозрят, что мы опять устраиваем какой-то заговор.
– Что вы, дорогой Филибер, не будьте так наивны. Консистории давно известно, кто мы с вами есть и чем занимаемся. Пусть себе подозревают. Пока мы не совершили ничего такого, что могло бы быть признано нарушением законов города. В том, что сегодня нас видели вместе, нет никакого преступления. Любой гражданин или иноземец имеет полное право прогуливаться, где и с кем пожелает. И потом мы с вами далеко не последние люди в Женеве, чтобы бояться глупых наветов.
– Ну конечно, я секретарь Совета, вы генерал-капитан городской обороны. Однако вряд ли наше положение убережёт нас, когда придёт время. Если дальше в Женеве всё будет продолжаться так, как оно есть сейчас, то ждёт нас плаха. Попомните моё слово.
– Не будьте так мрачны, дорогой Филибер!
– И плахой этой давно уже стали «Церковные ордонансы». Консистория вложит топор в руки палача, а Совет, в коем на наших местах будут сидеть кальвинисты, махнёт угрюмому платочком, мол вроде как «Можно!»
– Вы неисправимы в своём упадничестве, Филибер.
– Или вы уже забыли, мэтр, как они поступили с вами пять лет назад, когда вы вернулись из парижского посольства? И как они обошлись с вашей семьёй? Спасло ли вас тогда ваше положение?
– У меня прекрасная память. Не стоит мне об этом напоминать.
Разговаривая вполголоса, эти двое господ кружили по площади, стараясь держаться поодаль шумных компаний. Оно и немудрено, если простой люд в свой законный выходной день вовсю искал повода пошутить и посмеяться (и успешно находил его), то нашим господам в любой день было не до веселья. Последние годы особенно.
– Во что мы превратились, Ами? Во что превратилась Женева? Мы боимся друг с другом встречаться, открыто говорить то, что думаем, делать то, что нам нравится и чем мы занимались всю жизнь. Мы долго боролись за то, чтобы Женева сбросила ярмо савойцев, а для чего? Чтобы надеть на неё и на самих себя ярмо нашего Каина? Противно мне всё это. Противно и гадко. А вам, мэтр Перрен?
– Вы ещё спрашиваете меня, мэтр Бертелье, противно ли мне? Противно и отвратительно не меньше вашего! И даже больше. Я уже проклял тот день, когда Каин вернулся в Женеву. Ведь я тогда первым встречал его у ратуши, едва он ступил на нашу землю. Тогда я был полон
