ходульный авторитет Кочкарева. Я Буданову не хотел зла… И мне, честно говоря, хочется перед ним извиниться.
— Это хорошо. Кто же теперь на месте Кочкарева?
— Мишаков. Опытный производственник.
— А как он, нравится рабочим? Ведь в этом залог успеха не только мастерской, но и всего нашего научного дела.
— У него хорошая черта: он прост, обходителен, вдумчив. Десять раз примерит, прежде чем отрезать. По моим наблюдениям, коллективу полюбился.
— Прекрасно. Теперь подумаем о будущей работе. Впереди много дел. — Попов сделал паузу. — Возможно, придется послать вас на курсы главных инженеров для повышения знаний по управлению современным экспериментальным производством. Современность требует усилий. Как к этому относитесь?
Голубев тихо засмеялся:
— Положительно! Но посылать меня, пожалуй, будет ошибкой, как было ошибкой, когда вы меня, строителя, уговорили занять пост главного инженера института.
— Это была не ошибка, — возразил Попов, — а продиктованная здравым смыслом необходимость довести при вашем участии все строительные работы до конца.
— Но теперь-то, кажется, эта необходимость отпала?
— А вы что, собираетесь покинуть нас?
— Да, — вздохнул Голубев. — Отзывают на старое место. Планируется строительство ряда новых институтов, таких же, как ваш. И кому, как не мне, строить их?
— Вот оно что… — думая о чем-то своем, рассеянно отозвался Попов. — Ну что ж, коль надумали, задерживать не стану. Кого бы из наших инженеров вы поставили на свое место?
— Пожалуй, Ивакова, начальника машинного зала. Человек он молодой, старательный, у него хорошая голова, он обладает современными знаниями.
— Хорошо, пока остановимся на нем, а там видно будет…
Когда Голубев ушел, Попов задумался. Выяснение причин несвоевременного проведения опытов открыло перед ним целую цепочку неприятных фактов. Было ясно также, что вместе с усложнением опытов и необходимостью проведения их на современном уровне экспериментальная мастерская приобретала первостепенное значение. Он подвинул к себе блокнот и записал для памяти: «Работа мастерской». Потом вызвал секретаря и сказал, чтоб она попросила к нему Буданова.
Через несколько минут Иван открыл дверь.
— Можно?
— Да, да! — живо отозвался Попов, отрываясь от бумаг. — Проходите, пожалуйста, садитесь.
Иван опустился на стул.
— Мне много говорили о вас, — начал Попов, с интересом глядя на Буданова. (Владимир Алексеевич любил знакомиться с людьми. Охотно беседовал с учеными и рабочими, узнавал их настроения, мнения). — Вам, кажется, пришлось пережить у нас немало неприятностей?
— Кое-что пришлось, — сдержанно ответил Иван, разглядывая умное лицо заместителя директора. — В силу необходимости.
— Почему в силу необходимости?
— Ну знаете… Где противник, там и бой, а где бой, там бывают неприятности.
— Значит, вы были готовы к неприятностям?
— Конечно, без этого нельзя.
— А что вы думаете о Голубеве?
«Почему он заинтересовался этим?» — подумал Иван.
— Разное, — сказал он неопределенно.
— Разное… Почему же?
— Во-первых, человек, он, кажется, неплохой. В нем даже есть что-то привлекательное, но, к сожалению, оно слишком глубоко запрятано. Такое впечатление, словно он что-то взял в рот и не может ни проглотить, ни выплюнуть — так и ходит с этим.
— Интересное наблюдение! — засмеялся Попов. — Но это вы сказали во-первых, а во-вторых, что?
— Во-вторых, то же, что я сказал о нем во-первых, это вполне характеризует его. У него нет определенности. Он напоминает человека, который приехал на какой-то новый остров и раздумывает: оставаться на нем или нет?
— Вы угадали! — воскликнул Попов. — Голубев был взят временно. Теперь он уходит.
— Кто же будет на его месте?
— Иваков. Вы, конечно, знаете его.
— Знаю. Это мощный паровоз, но везет пока мало.
— Значит, нагрузить надо. Ну, а новый, теперешний ваш заведующий, как он?
— Я еще мало его знаю. Хорошо уже то, что он не сдерживает нашей инициативы.
— Так, так, — в раздумье побарабанил пальцами по столу Попов. — Расскажите-ка о себе. Где вы работали раньше?
— На заводе. Вначале слесарем, потом мастером, потом опять слесарем.
— Что же так: мастером, потом опять слесарем? И к нам поступили слесарем. Почему не претендуете на должность, ну скажем, заведующего мастерской? Разве не справились бы?
— Справиться, вероятно, справился бы, но я очень люблю работать на тисках, — доверительно сказал Иван.
— Я тоже люблю работать в лаборатории, а меня вот назначили заместителем директора.
— Вы — другое дело. А я рабочий. На места заведующих у нас много инженеров. Сейчас не тридцатые годы и не сороковые. Работая на тисках, я больше принесу пользы.
Попов все больше и больше проникался симпатией к этому рабочему.
— Конечно, это ваше личное дело, — заметил он, — но вы все-таки скажите, что, по вашему мнению, нужно сделать, чтобы мастерская работала лучше?
— Нужен руководитель, умеющий управлять людьми и делом, а это прежде всего тот, кто сможет поднять социалистическое соревнование, на которое, к сожалению, многие в институте смотрят еще, как на неизбежную формальность. А между тем пока его нет — нет ни стимула к работе, ни творческого запала. Будет социалистическое соревнование — будет у нас и производительность, будет и самое дорогое — ощущение товарищеского локтя. Разве не так?
— Вы говорите, как поэт, — удивленно сказал Попов.
— И не просто социалистическое соревнование по количеству, — продолжал Иван, — но и по качеству этого количества. От этого будет зависеть и успех ученых всего института.
— Понятно, — улыбнулся Попов. — Ну что ж, рад был познакомиться с вами. — Попов поднялся, крепко пожал Ивану руку.
Когда за Будановым закрылась дверь, подошел к окну, посмотрел на светлые корпуса института. «Есть, где, развернуться, — опять с удовлетворением подумал он. — И есть кому».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
В мастерскую щедрым потоком лилось мартовское солнце, отражаясь на металле и играя радужными зайчиками на потолке и стенах. Но Ремизову было не до них. Он работал на двух фрезерных станках и теперь всю смену бегал от одного рабочего места к другому. На одном станке резал заготовки, на другом — подгонял их по размеру. Станки крутились, и сам он крутился между ними, едва успевая переключать самоходы с одного прохода фрезы на другой. Он заранее рассчитал и знал точно, за сколько минут фреза проходила от одного конца детали до другого, сколько времени занимало снятие обработанной детали и установка другой.
Ему еще не доводилось работать сразу на двух станках, но обстоятельства вынудили к этому. Он взял дополнительное обязательство, выдвинул встречный план, от которого зависела работа слесарей-сборщиков. Ворот рубахи его был расстегнут, рукава засучены. Работали руки, работали глаза, но этого было мало — у него крутились два станка, и когда глаза и руки были заняты одним станком, за другим наблюдал его слух. Андрей слышал, как работала вторая фреза, и по ее звуку определял, что там делалось.
Галя Иванова издали любовалась им. Она знала,
