Доктор выходит в коридор и приглашает Серегу войти. Я остаюсь ждать его в коридоре.
Через пять минут взволнованный Мальцев выходит из кабинета.
– Ну что, Серега, как дела? – обеспокоенно смотрю на товарища.
– Ты был прав, Леха. Нужно было давно мать в больницу везти, – голос парня подрагивает от эмоций, – очень похоже на перитонит. Врач сказал: имеется характерное вздутие живота. Но точно станет ясно после рентгена и анализов крови. Если диагноз подтвердится, будут делать операцию прямо сейчас.
Молчим.
– Если с ней что-нибудь случится, я, я… – Мальцев замолкает, глотая воздух. Его лицо перекашивает страдальческая гримаса, – я никогда себе не прощу.
– Все будет нормально, Серег, – кладу руку на каменное плечо товарища, – мы привезли ее вовремя.
– Ладно, – с усилием выдавливает из себя парень, – маме все равно сейчас будут делать анализы. Я тебя отвезу в клуб, а потом вернусь. Краску и кисти заодно заберешь.
– Сереж, ты уверен? По-моему, ты сейчас не в том состоянии, чтобы управлять машиной. Я вообще сейчас могу с тобой остаться. Мало ли что.
– Я в порядке, – выдыхает Серега, – отвезу тебя и приеду сюда. И не спорь, хорошо? Я сам отлично справлюсь.
Внимательно смотрю на него. Похоже, Сереже сейчас нужно побыть здесь одному.
– Ладно, поехали, – вздыхаю, – но помни, если будет нужна любая помощь, можешь на меня рассчитывать.
– Я знаю, Леха, – громадная лапа стискивает мое предплечье, – спасибо.
– Батю хоть предупредишь?
Отец Сереги – Владимир Иванович – работает вахтовым методом на Севере. Трудится золотодобытчиком на каком-то прииске. Его по нескольку месяцев не бывает дома. Зато когда приезжает, отрывается на полную катушку. Первые несколько дней веселое застолье с родственниками и друзьями, потом увозит жену на недельку на юг или «окультуриться» в Москву. Доходы ему позволяют жить «на широкую ногу», тем более, как признавался Владимир Иванович, в Сибири ему тратить деньги просто не на что.
– После операции, – басит Мальцев, – раньше все равно не успею. Да и пока дозвонюсь в контору, пока его найдут, уже много времени пройдет.
– Понятно. Поехали тогда?
Мы выходим на улицу. После спертого больничного воздуха, наполненного резкими запахами лекарств, дышится особенно свободно. Серега вставляет ключ в дверцу верного «жигуленка», и через минуту мы уже мчимся к клубу.
Гляжу на часы. Пять минут пятого. Вполне успеваю. «Копейка» притормаживает около входа в клуб. Выпрыгиваю из машины, придерживая рукой сумку со сменной одеждой. Мальцев быстро выгружает из багажника краску, хлопает меня по спине в ответ на пожелание удачи и газует, срывая машину с места.
– Чего это он так резко? – вышедший из подъезда Потапенко недоуменно смотрит на быстро удаляющийся автомобиль.
– Мать у Сереги заболела. Он ее отвез в больницу, – лаконично отвечаю Вове, – завез меня и поехал обратно.
– Тамара Федоровна? – Вова встревоженно смотрит на меня. – Что у нее такое?
– Перитонит. Сегодня будут делать операцию.
– Надо будет туда поехать завтра. Может, лекарства какие нужны? – беспокоится Потапенко. – Я же Тамару Федоровну с рождения знаю. Не чужой человек все-таки.
– Пока не лезь. Увидишь Сережу, сам с ним поговоришь обо всем, а сейчас лучше помоги занести это в клуб, – подхватываю банку с краской и ведро с кистями.
Вова забирает остальные три емкости. В клубе уже все в сборе. Вероника, Аня, Миркин, Пашка, Ваня переодеты в сменную одежду. Девушки убрали волосы под платки, парни водрузили на головы треуголки, сделанные из старых газет. С трудом сдерживаю улыбку, уж больно забавно они выглядят в этом прикиде.
– Семенович открыл зал и уехал. У него сейчас тренировка с самбистами, на область готовятся. Вечером заедет посмотреть, как у нас дела, и клуб закрыть, – деловито сообщает Миркин.
– Понятно, – обвожу взглядом присутствующих, – вы хоть уже познакомились?
Амосов, Волков и Николаенко кивают.
– А как же, – улыбается Вова, – мировые ребята.
– Тогда давайте начнем «ремонтные работы».
Подольская деловито распределяет кисти, ведра и краску. Остаток – две банки отправляются в угол тренировочного зала.
Я и Ваня берем на себя кабинет. Вероника и Потапенко отправляются в помещение с турниками и шведской стенкой. Миркин устраивается в раздевалке. Аня и Паша деловито перетаскивают ведра с кистями в большой зал с борцовским ковром.
Работа спорится. Стены с облупившейся краской начинают сверкать яркой белизной, радуя глаз и поднимая настроение. Периодически народ заходит в раздевалку – перевести дух и глотнуть колодезной водички из пластиковой пятилитровой канистры, которую вместе с парочкой стаканов предусмотрительно притащил хозяйственный Потапенко.
Через полчаса краска из ведерка заканчивается. Забегаю в большой зал, где Аня красит стену, и замираю, боясь шелохнуться. Открывшаяся передо мной картина потрясает своим великолепием. Падающий из окна сноп света ярким лучом пронзает темное пространство подвала, рассеивая полумрак и окружая стройную фигуру девушки белоснежным сиянием. Потревоженные энергичными движениями руки с кистью, плавающие в воздухе пылинки устаивают хоровод, кружась вокруг подсвеченных золотистыми лучами солнца ярко-алых губ, упрямо падающей на изумрудные глаза длинной челки, аккуратного чуть вздернутого носика. В эти мгновения моя соседка по парте похожа на ангела, каким-то чудом возникшего среди простых смертных. Даже белые точечки краски на старой клетчатой рубашке придают девушке какое-то неземное очарование.
Николаенко что-то чувствует. Ее рука с кистью останавливается. Одноклассница поворачивается ко мне. Я не успеваю стереть с лица выражение восторга. Секунду мы смотрим в глаза друг другу, затем Аня смущенно отводит глаза. Краска заливает ее лицо. Сначала покрываются нежным румянцем щеки, затем начинают гореть маленькие ушки, освобожденные от упрятанной под платок копны черных волос.
– Леша, ты что-то хотел? – чуть грубовато спрашивает она, смотря в сторону.
– А? Да вот у меня краска закончилась, – с трудом отрываюсь от созерцания девушки, подхожу к банкам в углу и подхватываю одну из них.
– И кстати, где Амосов, он же вроде с тобой должен работать? – спрашиваю я.
– Отошел Паша на минутку. По очень личному делу, – уголки губ Ани раздвигаются в легкой улыбке.
– Понятно, ладно, пойду я, надо стены докрасить, – смущенно бормочу и удаляюсь, держа банку под мышкой.
Усиленно орудую кистью. Рядом сосредоточенно сопит Ваня.
Перед глазами стоит стройная фигурка девушки в ореоле яркого солнечного света.
«Стоп, Шелестов, не увлекайся, она же еще совсем ребенок, школьница», – судорожно бьется в сознании паническая мысль. Работаю еще быстрее и ожесточеннее, стараясь избавиться от навязчивого видения, и не сразу обращаю внимание, как тишина помещения нарушается энергичным стуком тяжелых ботинок.
