Блока я знал, любил, а перед уроком даже внимательно прочел главу «Русской советской литературы. 10 класс», посвященной великому поэту. Поэтому подсознательно фиксируя обрывки речи Нины Алексеевны, сумел грамотно и подробно ответить.
– Верно, – завуч удивлена, но старается сохранить каменное выражение лица, – можешь, когда захочешь. Садись.
Через пять минут нетерпеливо верещит школьный звонок, напоминая о конце урока. Складываю учебники. Вместе с Ваней и Пашей выхожу на улицу. К нам пристраиваются Николаенко с Дашей. Амосов торопливо дергает меня за плечо.
– Леш, ну что, мы сегодня идем в ваш клуб?
– В наш клуб, Паша, – поправляю его, – конечно, идем.
– Во сколько встречаемся? – деловито уточняет Аня, прислушивающаяся к нашему разговору.
– Подходите туда часам к четырем. Игорь Семенович уже откроет помещения, а я приеду с кистями и краской, – предлагаю им.
О планируемом ремонте в помещении клуба я рассказал ребятам еще перед первым уроком. Аня, Иван и Паша сразу же вызвались помочь. Жэк на Петроградской они хорошо знали, поэтому найти клуб, находящийся в соседнем подъезде, должны были без проблем.
– Ребята, давайте встретимся у жэка без пяти четыре, а там уже и Леха подъедет, – предлагает Волков. Николаенко и Амосов согласно кивают.
– Я могу и немного задержаться, – предупреждаю одноклассников, – ко мне товарищ заедет на машине. Краску и кисти у него брать будем.
– Кисти я тоже принесу, – встревает в разговор Амосов, – у меня они дома валяются.
– Отлично. Тогда давайте сделаем так. Вы меня не ждите. Заходите в клуб, переодевайтесь, Игорь Семенович вас уже знает, скажете, если что, со мной договорились и пришли помогать наводить порядок. А как я подскочу, так и начнем.
Одноклассники что-то рассказывают, возбужденно машет руками Амосов, а на меня опять накатывает ощущение нереальности происходящего. Три подростка и две девушки с комсомольскими значками идут по залитой солнцем мостовой и весело болтают, размахивая сумками с учебниками. После чадящего черным дымом здания парламента, моей гибели в «прошлой» жизни это кажется светлым сном о детстве, который вот-вот прервется, и я снова вернусь в суровую реальность, доживая последние мгновения и чувствуя, как с каждой каплей крови последние искорки жизни покидают истерзанное пулями тело.
* * *
– Здравствуйте, Тамара Федоровна, – здороваюсь я.
– Здравствуй, Лешенька, – миловидная женщина средних лет с доброй улыбкой смотрит на меня.
– Мам, мы за красками и кистями приехали. Помнишь, я говорил? – вклинивается в разговор Мальцев.
– Да помню я, сынок, помню, – устало вздыхает мать Сереги, усаживаясь на стул, – иди в сарае возьми. Там четыре банки стоят возле лопат и граблей. А кисти – рядом, в отдельном ведре.
– Да знаю я, мам, – басит Сережа. – Пошли, Леха.
– А гостя зачем за собой тащишь? Там и одному дел на две минуты. Иди сам, а я тут с Лешей поговорю, – предлагает Тамара Федоровна.
Серега согласно кивает и моментально исчезает. Только входная дверь гулко хлопает за ним.
– Может быть, чаю? – спрашивает мама Мальцева.
Она пытается привстать, но опять обессиленно опускается на стул. На лице женщины мелькает гримаса боли, и рука непроизвольно обхватывает живот.
– Что с вами, Тамара Федоровна? – обеспокоенно смотрю на маму Сережи.
– Ничего, такое уже бывало. Съела, наверно, что-то не то на дне рождения у свекрови, вот и живот уже третий день побаливает, – бормочет она, – пройдет все со временем.
Я смотрю на нее и замечаю расширенные от боли слезящиеся глаза, склеры, изборожденные кровавыми прожилками, капельки пота, выступившие на лбу, мертвенно-бледное лицо.
Очередное озарение ярким взрывом заполняет мозг, заставляя прикрывать глаза от нарисованной в сознании картины.
– Тамара Федоровна, вас ведь уже трое суток тошнит и температура повышенная. Нельзя так относиться к своему здоровью, – обеспокоенно смотрю на нее.
Женщина поднимает на меня глаза.
– Откуда ты знаешь? – изумленно бормочет она.
– Лех, поехали, я уже все загрузил в машину, – на пороге возникает Серега.
– Сережа, ты дурак? – спокойно интересуюсь у товарища.
– Чего дурак? – здоровенный Мальцев растерян.
– Какие на хрен краски и кисти?! – мой голос дрожит от ярости. – У тебя мать от перитонита загибается. Уже трое суток мучается. Почему врачей не вызвал?
– Так это, она говорила, что скушала что-то не то, само пройдет, – мямлит Серега, – такое уже раньше было.
– Нет, Сережа, ты точно дурак, – делаю вывод, – мало ли кто что тебе говорит. Пойми, со здоровьем не шутят. Это чревато. У твоей матери перитонит. Операцию надо делать в ближайшие часы, иначе может быть поздно.
– Леша, ну что ты фантазируешь? – Тамара Федоровна морщится от боли, но продолжает строго смотреть на меня. – Откуда ты знаешь, что это перитонит? Я же сказала, съела что-то не то. Не в первый раз уже такое. И поэтому врачей вызывать Сережке я запретила, нечего их попусту гонять.
– Извините, Тамара Федоровна, мы с вами потом на эту тему поговорим, а сейчас вам надо собираться, – я отворачиваюсь от женщины и хватаю Серегу за плечи.
– Мальцев, если мы сейчас не отвезем твою маму в больницу, все может плохо закончиться, – хорошенько встряхиваю его, – просто поверь мне. Это нужно сделать немедленно. Слышишь?!
Мгновение Сережа смотрит мне в глаза и резко поворачивается к матери.
– Так, мам, одевайся, мы едем в пятую больницу, она тут недалеко, – командует он.
– Не выдумывай, – пытается возмутиться Тамара Федоровна, – ты чего, Лешкиным фантазиям веришь?
– Верю, – Серега тверд как скала, – даже если это и не перитонит, тебе все равно провериться нужно. Леха прав, а я дурак, что пошел у тебя на поводу. Короче, ма, одевайся, поехали.
Тамара Федоровна, недовольно фыркнув, уходит в другую комнату переодеваться, а Мальцев бежит открывать ворота. Через несколько минут мы уже выезжаем из его частного дома. Закрыв вход, Серега прыгает в свою «копейку». «Жигуленок» резво несется по улицам, сопровождаемый удивленными взглядами прохожих. Слава богу, машин на дороге мало и неприятностей удается избежать. Через десять минут «копейка» тормозит возле пятой больницы.
Тамаре Федоровне становится хуже, и мы с Мальцевым подхватываем ее под руки. Врачи реагируют быстро. После нескольких уточняющих вопросов девушка из регистратуры называет номер кабинета, куда мы приводим побелевшую от нового приступа боли женщину. Врач выгоняет нас наружу. Некоторое время из кабинета слышатся неразборчивые голоса. Затем в дверь заходит парочка санитаров. Через минуту они уже увозят Тамару Федоровну на каталке.
