— Так, стоп, — Элька резко дергает головой. — Поль. Мы сейчас ведь про Диму говорим. Про того идиота, который влез в закрытый лифт, лишь бы тебя там клаустрофобией то комы не укатало. Про того, кто умудряется переболтать меня, а при тебе — чуть ли не язык глотает. Так что давай сейчас вот эту чушь вырубим и посмотрим в глаза фактам. Как я сохла по Анисимову, земля бы ему была пухом, так Варламов сохнет по тебе. И вот как хочешь живи с этим.
— Он от меня ушел, — устало напоминаю я.
— Потому что это для него был единственный способ дать тебе писать, — рявкает Элька так громко, что даже пара прохожих на той стороне улицы оборачивается. Заметив это, Кольцова приглушает тон.
— Дело ни разу не в его контракте и в том, что он зазвездил. Это я Диме тогда наговорила гадостей, он очень впечатлился…
В моем мире и тихо, и звонко, а воздух такой колкий, будто в нем витают незаметные ледяные колючки. Нет, Дима мне говорил об этом их разговоре с Элькой, я помню.
Но… Неужели Элька говорила с ним об этом именно перед разводом? Почему-то мне думалось, что после, почему-то думалось, что она предъявила ему за тот мой первый депрессивный год.
Он мог бы сознательно перестать на меня давить, но предпочел самоустраниться. И с одной стороны — цель-то благородная, многое объясняет, многое оправдывает. И если отдавать себе отчет — прагматичный отчет — мне это пригодилось. Я встала на ноги, расправила крылья. И Дима тоже, и встал, и расправил.
Глава 32. Дима
— Значит, хочешь мою женщину, да, прыщ? — едко интересуюсь я. — Как далеко ты раскатал свою губу, унылый. И куда её тебе натянуть, твою губу, чтоб ты не спотыкался? На задницу?
Унылый хватает ртом воздух, держится за живот. Ну, да, удар в солнечное сплетение — штука неприятная. Но мне, блин, тоже неприятно марать руки об этого ушлепка.
Если до того, как они с Полиной разбежались — я воспринимал его как соперника, и только потому у меня чесались кулаки, то сейчас это ощущение напрочь исчезло.
Я никогда не пытался добиться свою Полину подлостями. Самой некорректной была моя выходка с паспортом — но и она просто позволила мне выиграть пару лишних недель. Я не опускался до настолько грязного шантажа.
И, черт возьми, как же мало мне позволено по закону, чтобы защитить свою заветную, к которой домогался этот ублюдок.
Шагаю вперед, прихватываю унылого за шкирку, швыряю к стене, прижимая к ней физиономией. Пальцы выкручивают противнику запястье.
Если уж я тут — я поставлю в этой его убогой выходке точку, чтобы Полинке больше не пришлось с ней морочиться.
Он пыхтит, рычит, но как-то откровенно сдержанно. Может, и заорал бы, чтобы ему пришли на помощь, но наверняка на его вопли прибегут его же дружки, перед ними ему даже напоследок позориться не хочется. Какая жалость. Вот опустил бы его рейтинг тут я с большим удовольствием.
— Где файл книги? — раздраженно выдыхаю, заставляя себя не ломать уроду запястье. Сложно. Очень сложно не оторвать эти мерзкие ручонки. Себя бы ими удовлетворял, а не тянул к моей весенней нежной девочке.
Унылый не отвечает. Кроет меня и по матушке, и по батюшке, в общем — демонстрирует крайне низкий уровень культуры. Упрямый.
Боже, как же я люблю упрямых…
Я заламываю унылому руку сильнее, вырывая из его груди лишний вопль. Еще чуть-чуть и кисть руки я уже ему наверное оторву.
— Я тебя последний раз спрашиваю, где?
Я же знаю, что не так уж много мой враг и выдержит, он уже сейчас багровый от бессильной злобы. Он молчит еще с десяток секунд, но сильная боль — штука не самая приятная. Ему бы взбрыкнуть, дать отпор, но на это у него силенок не хватает
— В левом кармане, — шипит ушлепок. Еле-еле шипит — его алая от ярости щека прижата к стене. Прикольный тут дизайн, художественно они тут штукатурку поскребли, когда выпущу — морда у унылого будет расцарапанная, как будто он с кошками подрался.
Надо же. А я думал придется тащить унылого в его кабинет, даже краешком мстительной души надеялся, что так его опозорю, но, видимо после фиаско со сценарием он решил держать такие важные вещи при себе. Ну, конечно, Полинка-то его бы обыскивать не стала, и даже драться бы с ним не стала.
Впрочем, ему это решение не очень помогло.
Я перехватываю правой рукой заломленную за спину кисть унылого, а левой ладонью ныряю в левый его карман.
Флешечка. Маленькая, серенькая, задрипанная, унылая, под стать своему хозяину.
— Если тут файла нет, я до тебя доберусь — ты в КПЗ полетишь со сломанными крылышками, петух, — выдыхаю я отрывисто, — обоими. Понял меня?
Кивает, мелко, торопливо, судорожно дышит, пытаясь сглотнуть боль.
Выпускаю его руку, подталкиваю вперед, добавляю коленом — и унылый летит на пол.
Забавный народ эти слабаки, думают, что у них прокачан мозг и они мол стоят выше над “животными” типа меня. Ха. Ну вот, пожалуйста, стоило двинуться в сторону двери — унылый все-таки налетел на меня со спины, явно надеясь на неожиданность. Ага, конечно, неожиданность, я ж такой кретин. Я ж не думаю, что погань Полинке попалась совершенно трусливая.
Его толчок я встретил легким проворотом корпуса, позволил себе принять легкий инерционный импульс, а потом закончил разворот и выписал унылому в челюсть. Русский стиль — штука полезная!
И видит бог, я сдерживался. По крайней мере — челюсть я ему не сломал, хотя стоило бы.
Вот после этого удара унылый уже так легко не встает — то ли сидит, то ли лежит и с ошарашенным видом держится ладонями за место удара.
— Ну вот не учит тебя жизнь, совершенно, Константин, — я качаю головой. Противно даже смотреть на этого шакаленка.
Мне хочется побыстрее свалить из редакции, побыстрее добраться до Полли, оказаться, наконец рядом с ней. Будто солнечная батарейка внутри села и требовала побыстрее добраться до своего личного солнца. Весеннего, нежного солнца.
Но дела нужно доделывать до конца. Благо кабинет главного редактора находится просто.
Правда, секретарша у него окосела, когда я в лобовую через приемную прошел, но, кажется, поняла, что останавливать меня бессмысленно. Существуют люди-танки, поперек пути которых нормальные люди вставать боятся. Вот и я сейчас — чертов танк и, защищая интерес Полины, раскатаю в тонкий блинчик любого.
Главный редактор был на пару лет старше меня. Сидел себе в кресле, гипнотизировал телефон в своей руке убийственным взглядом. И как несчастный аппарат еще не взорвался — ума не приложу.
— Рукописи обрабатываются редакторским отделом, — дежурно улыбается он, кажется, приняв меня за штурмующего его кабинет графомана.
