– Пощади! Пожалей!..
И Перун остановил жеребцов, опустил руку с занесённымтопором. Он ещё не выучился быть беспощадным и разить, когда встают на колени.
– Вы кто таковы? – спросил он незнакомцев. Женщинауказала на мужчину:
– Его прозывают Чернобогом…
Он вправду был весь точно в саже, только усы будтозаиндевелые. Он кивнул на подружку:
– А её кличут Мораной.
Перуну показалось в диковинку, чтобы кто-то не мог назватьсам своё имя, но пришлых Богов его недоумение перепугало до дрожи:
– Никогда не говори: я такой-то, если не хочешь беды!Мало ли кто подслушает и сглазит тебя, порчей испортит!
– Порча? – спросил Перун. – Что это такое?..
А про себя почти с жалостью рассудил: должно быть, эти двоеспаслись из какого-то очень страшного мира, отвыкшего от доверия и добра. ИДаждьбог, милуя странников, усмирил своё пламя, прикрыл огненный светоч краемплаща.
Чернобог и Морана выглядели не только напуганными, но иголодными, и братья поделились с ними едой.
– Нашего отца, – рассказал им Даждьбог, –называют Сварогом, то есть попросту Небом, или по-другому Стрибогом, это значитОтцом-Богом. Оттого Люди своих дядьёв по отцу зовут ещё стрыями. А мать, Землю,рекут Макошью – Матерью судеб, Матерью снятого урожая. От неё всё богатство – изерно в коше, и серебро в кошеле, и овцы в кошаре…
Пришлые Боги слушали, уплетая разделенное угощение, кивалиголовами, мотали на ус. Расстались не то чтобы друзьями, но всё-таки поклялисьне чинить друг другу беды. Даждьбог поклялся щитом, а Перун – верной секирой:
– Пускай она выпадет из руки, если я нарушу обет.
Знать бы ещё братьям Сварожичам, что все клятвы Мораны иЧернобога стоили не больше горсточки снега, тающего, если сжать его в кулаке.
И снова минуло время, и оправившаяся Земля не раз ещёпринесла урожай, и всё было мирно и тихо. Только Даждьбог рассказывал дивныедива об Кромешной Стране, где позволили поселиться пришлым Богам. Там стоялтеперь такой лютый мороз, что случайно влетевшие облака тотчас опадали наземьбелыми хлопьями, и даже Океан-море покрылся вдоль берега льдом. Однажды Перунотправился с братом – взглянуть, правду ли говорит. И оказалось, что правду:пришлось Богу Грозы сверху лёгкой белой рубахи вздевать мохнатую серуюбезрукавку. Здесь не к месту был его гром: безмолвная, мёртвая, белая гладьрасстилалась внизу. Даждьбогу тоже всякий раз делалось не по себе, хоть снедавних пор и завёл он обычай заглядывать сюда каждые сутки ради присмотра.
Он старался скорей миновать неприютное небо, не выезжалвысоко…
– Никогда мне здесь не нравилось, а теперь иподавно, – молвил он брату. – Всё кажется – не к добру!
Но тому легла на ладонь игольчатая снежинка, тоненькоеколёсико о шести тающих спицах:
– Смотри! Она похожа на знак, которым призывают меняЛюди, – знак Неба и Белого Света, громовое колесо!
И не видели братья пристальных глаз, устремлённых, каккопья, им в спину из глубокой пещеры в Железных Горах, не слышали шёпотаЧернобога, шёпота ночной ведьмы Мораны:
– Век не видеть бы вашего Белого Света, не слышатьвашего смеха! Вот ужо вам, удальцы!..
Кузнец Кий
Бог Грозы стал навещать Богиню Весны, вновь гулявшую позелёной Земле. Сказывают, сначала он очень смущался своего огромного роста,зычного голоса, гривы иссиня-чёрных волос и рыжей, вечно всклокоченной бороды.Но потом Люди заметили: куда первые жаворонки, вернувшиеся из ирия, туда итёмная туча, рокочущая громами. Так вместе и странствовали по свету. А когданачинали наливаться плоды и Дочь уступала Матери заботы об урожае, вместевозвращались на небо, и громы Перуна звучали всё неохотнее, постепенно смолкая– до новой весны. Вот почему праздник Перуна стали отмечать в двадцатый деньмесяца липня, по-теперешнему июля, когда цветут душистые липы и гудение пчёлчасто смешивается с раскатами дальнего грома. Пчёлы хорошо знают, пройдёт грозамимо или прольётся шумным дождём, знают, стоит ли спешить прочь, прятаться вродное дупло.
В те давние времена каждый год из лесу в Перунов день выбегалиолени и могучие, длиннорогие туры и сами отдавали себя под жертвенные ножи.Влагу их крови Люди изливали в круглые каменные алтари, утверждённые передизваяниями Перуна, а мясо варили и ели всем родом на священном пиру. И каждый,зачерпнув в свой черёд из котла, клал ложку наземь чашечкой вверх – затем,чтобы между пирующими незримо угостился и Бог.
Однажды, идя по лесу вместе с Богиней Весны, Бог Грозынечаянно встретил двоих Людей: парнишку-подросточка и с ним кудрявую девочку вдетской рубашонке.
Парень поклонился Перуну низко, почтительно, но безо всякогостраха. А девчушка, спрятавшаяся было за его спиной, бочком подошла к Леле иробко протянула ей перепечу, сотворённую в образ птахи из сладкого, на меду,пряного теста. Богиня Весны с улыбкой взяла приношение, и в её руках птаханемедленно ожила, звонким жаворонком взвилась в небеса.
– Как звать тебя? – спросил Перун паренька. Тототмолвил:
– Отец зовёт Кием – Молоточком.
Он, видно, вправду был рукодел: ещё первый пух непроклюнулся над верхней губой, а на ладонях уже твердели мозоли, и у поясависел в ножнах хорошо отбитый, острый каменный нож. Ибо в те времена Люди всёделали из кости, камня и дерева: ножи, топоры и даже серпы, вставляя кусочкикремня в изогнутые корневища.
Перун кивнул на девочку:
– Сестрёнка твоя?
Парень залился отчаянной краской:
– Не… мы с ней поженимся… когда она подрастёт!
Бог Грозы повернулся к Леле и увидел на её щеках ответныйрумянец, ибо Отец Небо с Матерью Ладой уже сговаривались породниться. И онсказал:
– Что подарить тебе на счастье, жених? Чего желаешь,проси.
Кий оказался впрямь не из робких. Он шагнул вперёд и бережноприкоснулся к узорчатому, звонкому золоту чудесной секиры:
– Мне бы, господине, выучиться делать такие.
– Ну, молодец! – расхохотался Перун. – Да тызнаешь ли, какой это труд?
– Знаю, господине Сварожич, – ничуть не смутилсяКий. Вытянул нож из хороших кожаных ножен и протянул честно, рукоятью вперёд: –Погляди, я сам его сделал.
Костяная рукоять завершалась искусно сработанной головкойкрасавицы лосихи. Перун вернул нож и поднял голову к Небу:
– Поможем ему, отец?
И Небо ответило. Прямо из синевы пала слепящая молния,клубок пламени ринулся в подставленную ладонь Бога Грозы. Кудрявая девочка,пискнув, вновь спряталась за безусого жениха. А тот, проморгавшись, увидел вруках Перуна кузнечные клещи. Вишнёвый накал медленно покидал их, сменяясьсерым блеском железа. Кий не сразу понял, что это такое, ведь кузнечного деланикогда прежде не было у Людей. Он знал только – сбылось чудо и осияло всю егожизнь, никогда уже она не потечёт, как допрежь.
