Напрасно мы, раз он так величав, Ему являем видимость насилья; Ведь он для нас неуязвим, как воздух, И этот жалкий натиск – лишь обида.
В. Шекспир – …А ты уверен?
– Да вроде… Выползень. Точно. Помнишь, наш Страничник еще рассказывал? И место самое подходящее…
– Так-то оно так… Вот только как бы маху не дать! Кому охота зазря под Переплет шею подставлять? Погляди, тень у него есть?
– Да болотник его разберет! Темно тут, не разглядишь… Ты лучше его ножичком попробуй. У тебя ножевье хорошее, длинное…
– Ага – ножичком! А ты на себя берешь? Ежели выползень – вся Благодать тебе достанется. Слышь, Пупырь – берешь или как?
– Нашел глупого, радости тебе несчитано-немерено… Благодать! А ну как человек это – что тогда?! Может, горожанин заблудился…
Только тут до меня дошло, что я уже довольно долго лежу на чем-то весьма сыром и холодном и вслушиваюсь в этот странный разговор. Следом я сообразил, что говорят явно обо мне. Так это, значит, что? Это, значит, они меня ножичком пробовать собираются?! Оставаться и дальше слушателем мне резко расхотелось. Вот сейчас как пыранут ножичком!..
Я открыл глаза и попробовал резко вскочить на ноги. И вскочил – чему сам изрядно поразился.
Два не в меру грязных, заросших дядьки в неопределенного цвета холщовых рубахах и таких же грубых домотканых штанах испуганно отпрыгнули назад, и один из них поспешил выставить перед собой суковатую палку, а второй схватился за висевший на поясе кривой нож.
– Вы что, мужики, с ума посходили – в живого человека ножом тыкать? У вас тут что – все такие? В смысле с придурью?
Как ни странно, я их уже почти не боялся – они сами выглядели на редкость перетрусившими. Не знаю уж, на каком языке я с ними заговорил, но эти двое меня прекрасно поняли. Как, впрочем, и я их.
– Так ты выползень или нет? – осведомился один из моих оппонентов. – Ишь, распрыгался…
– Вы мне сперва объясните, что такое «выползень», – тогда я вам отвечу.
– Выползень! – радостно констатировал дядька с ножом. – Заморочить хочет! Не будь я Пупырем – морочит! А ну, Юхрим, объясни ему…
– Запросто! – согласился обладатель дубины и немедленно, без всякого предупреждения, огрел меня оным орудием по голове.
Самым удивительным было не то, что я выдержал этот удар и даже не потерял сознания. Было больно, но не слишком. Куда удивительней оказалось другое – дубина, проломив мне голову, рассекла мое тело чуть ли не надвое и застряла где-то в районе живота. При этом тело мое практически не пострадало, мгновенно сомкнувшись, словно вода, которую пытались рассечь топором.
Дубина крепко увязла в моем животе, и теперь Юхрим пытался ее оттуда вытащить. Палка двигалась с трудом, неприятно царапая сучками мои внутренности (или что там теперь было у меня в животе?). Юхрим сопел, кряхтел, но дело шло туго.
Я же был до того ошарашен случившимся, что только через несколько секунд до меня дошло все скотство поведения аборигена. Вернее, обоих сразу – потому что, пока потный Юхрим пытался извлечь из меня свое первобытное оружие, Пупырь, обойдя меня сзади, старательно тыкал мне в спину кривым ножом. И это тоже было не самое приятное ощущение в моей жизни.
Тут ко мне наконец вернулся дар речи.
– Что ж вы, гады, делаете?! – возмутился я и, постепенно осознавая свою – пусть и болезненную – неуязвимость, добавил: – Да я ж вам сейчас головы поотрываю!
– Молчи, выползень! – наставительно произнес тот из агрессоров, который тыкал в меня ножом, на некоторое время оторвавшись от своего важного занятия. – Мы тут хозяева, мы и разговоры разговаривать станем. А для такого отродья, как ты, в Переплете места нету. Самим мало! Так что терпи да помалкивай, раз уж заявился… Понял?
– Ага! – недобро ухмыльнулся я – и вдруг вспомнил все. Лес, костер, исчезающего в дыму Тальку, Бакса…
Талька!
С нечленораздельным криком, переходящим в рев (я и сам не подозревал, что способен издавать подобные звуки!), я развернулся, сбив с ног цепляющегося за свою дубину Юхрима, и с разворота угодил прямо по зубам владельцу кривого ножа. Вообще-то я никогда толком не умел драться, а тут еще мой кулак неожиданно размазался по этой ненавистной роже, частично просочившись внутрь. Благодаря этому зубы моего противника уцелели, но удар все же оказался достаточно сильным, чтобы Пупырь не удержался на ногах и с размаху сел на землю, выронив бесполезное оружие.
– Ты чего? – изумленно заскулил он, потирая одновременно ушибленную скулу и отбитый при падении зад. – Это ж мы тебя должны бить, а не ты нас! Так не положено…
– Значит, не положено? – спросил я и одним рывком, до смешного легко вырвал злополучную дубину из своего тела. Если кулаком их не проймешь, то вот это должно подействовать!
– А вот мы сейчас посмотрим, что положено, а что поставлено!..
И я занес над головой увесистую палку.
Однако на этот раз мой противник проявил неожиданную резвость, и дубина с размаху грохнулась на опустевшее место. Оглянувшись, я обнаружил, что оба дядьки улепетывают во все лопатки, причем в разные стороны.
Гнаться за ними у меня не было никакого желания, однако злость и боевой азарт еще не угасли, поэтому я прокричал вслед удирающим врагам витиеватое ругательство, в конце которого вдруг оказалось совершенно незнакомое мне слово. Я готов был поклясться, что слово это ругательством не является – хотя, с другой стороны, клясться, пожалуй, не стоило, так как значения самозваного слова я не знал. И вообще впервые его слышал.
Из своих собственных уст.
Однако, каково бы ни было значение таинственного слова, эффект от него был мгновенным и разрушительным. Вокруг убегавших начали с треском валиться деревья, лес наполнился диким воем и хохотом – словно вся скопившаяся здесь за долгие годы, а то и века нечисть только и ждала подходящего случая, чтобы разом пробудиться от спячки.
Кажется, оба беглеца остались живы, но уж страху натерпелись – это точно. А я… Похоже, изменилось не только мое тело. Незнакомое слово… внезапный смерч… Так и просилось на язык: «вызванный им смерч». А ведь действительно, не слишком ли красиво для простого совпадения?..
