Проститутки ведут свой род также и из так называемой „народной буржуазии“ (по выражению Аделины Домар). Такие женщины начинают карьеру танцовщицы, музыкантши или певицы, затем, не имея возможности полностью обеспечить себя, начинают предлагать желающим свои прелести, прежде всего тем, кто за ними ухаживает. Эти дамы стараются представить все в таком свете, что они сами выбирают своих любовников и что их взаимные отношения основаны на равенстве и свободе.
В 1864 году, согласно отчету парижской полиции, в городе насчитывалось 185 тысяч „жриц любви“, предлагавших свои услуги представителям всех слоев общества. Бланш д'Антиньи, одна из самых знаменитых и самых скандальных куртизанок Второй империи, была дочерью Жана д'Антиньи, столяра из Эндра[4]. Вольтесс де ла Бинь, настоящее имя Луиза Делабинь, была дочерью белошвейки и не имела, вопреки своим утверждениям, никаких связей с древним аристократическим родом, основатели которого жили в XIV веке! Все они „попали в оборот“ благодаря усилиям продавцов одежды, сутенеров, мамаш, не слишком озабоченных честью дочерей, своден из высшего света, театралов — посетителей бульварных театров.
Во времена Июльской монархии торговля туалетами переживала расцвет: торговцы разыскивали по соседству симпатичных девушек и предлагали им туалеты напрокат. Их-то они затем и предлагали своим клиентам, уже без туалетов, в своих магазинчиках, где „из-под шалей можно было слышать туберкулезный кашель и понять, что одетая в позолоченное платье дама доживает свои последние дни“. Именно так белошвейка Ази, похожая на стервятника с клювом, перепачканным кровью, продает Эстер старому развратнику Нюсингену. Ты мне — я тебе. Девушка свежая, стоила очень дорого, она из первых рук, она молода — ей всего двадцать два, она нежна, она всегда выполняет то, что ей говорят. Торговля протекает с трудом. Ази очень хочет получить за Эстер побольше, а Нюсинген говорит, что девушка стоит слишком дорого. Ази знает свое дело и не торопится, ждет. Она побеждает. „Фамильярность самого бесстыдного свойства — вот первый налог, который такого рода женщины взимают с тех, кто доверяется им, рассказывая о своих несчастьях или о своих безумных страстях; они никогда не поднимаются до уровня клиента, они со спокойным видом усаживают его рядом с собой на куче грязного белья“. Так пишет Бальзак в книге „Блеск и нищета куртизанок“, одном из самых знаменитых полотен, живописующих „человеческую комедию“, как ее назвал Пьер Барберис. В этой книге Эстер, случайно ставшая „женщиной из меблированных комнат“, сгорает в огне своей красоты, своей искренности, своего ума, своей чувственности. Ее прозвали „Торпеда“, она, уже в книге „Как любят женщины“, умеет соединить в себе качества проститутки и куртизанки и всегда разбудить в мужчине грязное животное, которое к тому же обожает валяться в своей грязи.
Куртизанки в большинстве своем — бывшие актрисы, как, например, Маргарита Белланже, актриса и кокотка. Молодые несовершеннолетние актрисы после окончания представления переживают самую настоящую атаку — толпы женщин желают их купить. Их собственные матери имеют у полиции аналогичную репутацию — они ничтоже сумняшеся продают собственных дочерей тому, кто больше заплатит, и не стесняются порой предлагать их клиентам еще до достижения ими половой зрелости. Театр, кажется, по самой своей природе предполагает возможность найти там куртизанок: они появляются там обнаженными или полуодетыми, они приводят в театр своих любовников. Изящное освещение, впечатление, что находишься в другом мире, страсть, которая исходит от публики, — все это превращает театр в территорию, наиболее благоприятную для „жриц любви“ и наиболее ими освоенную. Максим дю Кан, этот проповедник ненависти к проституткам, не ошибался, когда писал в 1864 году: „В театре шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на проститутку, они не только в ложах, но и на подмостках; они платят, чтобы попасть туда и тем самым представить себя как товар в витрине, доступный тому, кто больше заплатит, как на аукционе; они носят вызывающие наряды, которые позволяют себе лишь те, кто ничего не боится; они заставляют кассиров отдавать им свою выручку; они выезжают в свет в роскошных каретах… они носят в ушах серьги со знаменитыми на весь мир бриллиантами, и если бы кто-нибудь из этих дам спросил меня, какой ей девиз начертать над дверью своего особняка, я бы предложил такой: „Как и на лестнице добродетели, на лестнице порока много ступеней““.
Постепенно роль продавцов туалетов как основных торговцев проститутками снижается, их место занимают другие посредники, такие, как торговцы газетами, хозяева лавок, белошвейки, модистки, швеи, перчаточники, торговцы духами, консьержки, повивальные бабки. Во времена Второй империи появляется и еще одна категория: сводни для высшего света. Такие обычно выдают себя за какую-нибудь графиню или баронессу и набирают свой „товар“ в салонах. Достигнув известного возраста, такая женщина ведет себя как почтенная вдова и тем внушает к себе уважение. Служа связующим звеном между желанием и его удовлетворением, сводня не стесняется специализироваться на адюльтере и предоставлять собственный дом в качестве места свиданий. Обычно у нее есть роскошный особняк или квартира; список клиентов она ведет в большой записной книжке, в которую вклеивает и портреты. „Там, в этой книге стыда, которая напоминает программу скачек, на одной странице с именами певичек и безумных гетер можно прочесть имена молодых замужних женщин и еще юных девушек; они вечерами вполне готовы составить счастье какому-нибудь старому развратнику и за это, приняв самые строгие меры предосторожности, получить ссуду на новый туалет, а возможно… и на новую мебель“.
Такова, например, г-жа Трикон из книги Эмиля Золя „Нана“; она властвует над небольшим сералем и собирает заказы, нанося визиты потенциальным клиентам. Ее записная книжка всегда у нее с собой. Все делается быстро, надежно, аккуратно. Ее манера — сразу переходить к делу:
„У меня есть для вас кое-кто на сегодня… Вас это интересует?
— Да. Сколько?
— Двадцать луидоров.
— Во сколько?
— В три часа.
— По рукам?
— По рукам“.
Когда г-жа Трикон не занята делами своего сераля, она выезжает в свет и развлекается. Ведь она светская дама. Она появляется на скачках на Гран-при Парижа на ипподроме в Булонском лесу в фиакре, сидя на одной скамье с кучером. „Там, гордо выпятив грудь, с видом влиятельной заграничной особы, она возвышается над толпой, кажется, она в самом деле королева всех присутствующих на скачках женщин. Все ей улыбаются — украдкой. Она же, с возвышенным видом, притворяется, будто не замечает их. Ведь она приехала сюда не работать, она приехала смотреть на скачки потому, что обожает лошадей, здесь она развлекается“.
Клиенты
«Но все-таки, что у них есть такого?» — требует ответа беспокоящаяся буржуазия, не преминувшая отметить, что Булонский лес, а вместе с ним и скачки и даже театры с некоторых времен стали вотчиной куртизанок. «Что у них есть такого, чего нет у нас?» — спрашивают дамы-буржуа. Мужчины им отвечают: «О, у них есть много такого, о чем вы и мечтать не можете». Они обладают изысканным, прекрасным телом, утонченным искусством вести беседу, волнующим взглядом, умением с интересом потратить деньги, игриво смеяться, все делать непринужденно. Именно с ними мужчины желают проводить ночи. И не только для того, чтобы заниматься любовью, но и для того, чтобы испытывать ни с чем не сравнимую радость на этих веселых пирах, в этих разнузданных беседах, чтобы купаться в этой уникальной атмосфере, где все пахнет счастьем, безумием, вседозволенностью. И конечно, самые роскошные люди Европы не могут ошибаться: принц Оранский после оперы обедает в обществе Жемчужной Коры[5], а Леонида Леблан приглашает за свой стол Арсена Усея[6], Сент-Бева[7], Грамон-Кадрусса[8] и Рокплана[9]. По словам барона Гудремарка, эти дамы довели свои познания в любви до уровня подлинного искусства, религиозного культа, если хотите. Все, кто когда-либо знал их, вспоминают о них с трепетом. Они — последнее слово в роскоши. Они выходят в свет, держа в манжете книжечку, в которой у них уже записаны имя следующего любовника, дата и время свидания. Но они так любят любовь, что могут время от времени отдаваться какому-нибудь первому встречному юноше, для того лишь, чтобы получить удовольствие. Александр Дюма-сын называл таких куртизанок капризными. Куртизанки предстают перед своими почитателями как бы жрицами храма Венеры, созданными для удовольствий — не для удовольствий низких или вульгарных, а для удовольствий высоких, для любовников, не нашедших в себе сил противостоять стихии страсти. Они — блестящие звезды, огненные женщины, виртуозы плоти, они, благодаря своему обаянию и искусству, обладают тем самым, что один специалист назвал «подлинной властью юбки».
