Спустившись в сад Тюильри, Бонапарт замечает Ботто, секретаря Барраса, увлекает его за собой к окружившим дворец войскам и в их присутствии набрасывается на него с упреками: «Какой я оставил вам Францию, и какой я нашел ее? Я оставил вас в мире, а нашел войну! Я оставил вам победу, а неприятель перешел наши границы! Я оставил вам полные арсеналы и не нашел в них ни одного ружья. Я оставил вам итальянские миллионы, а вижу грабительские законы и нищету! Такое положение нетерпимо. За какие-нибудь три месяца оно приведет нас к деспотизму. Мы же хотим Республики, Республики, основанной на равенстве, морали, гражданских свободах и политической терпимости. При хорошей администрации все забудут о кружках заговорщиков, в которых вынуждены были участвовать, чтобы сохранить за собой право оставаться французами. Пора наконец облечь защитников отечества давно уже заслуженным ими доверием! Послушать иных заговорщиков, так все мы — враги Республики, мы, отстоявшие ее своим мужеством и ратным трудом! Нет больших патриотов, чем храбрецы, искалеченные в сражениях за Республику!»
Этот выпад, не предусмотренный планами заговорщиков, преследовал конкретную цель: пробудить энтузиазм в солдатах, действительные настроения которых Бонапарту пока еще неизвестны, и дискредитировать в их глазах не только Директорию, но и якобинцев (намеком на антинародные грабительские законы). Бонапарт одерживает полную победу. Солдаты восторженно приветствуют своего генерала. Словом, армия продемонстрировала готовность смести гражданскую власть. Бонапарт, подумывающий, наверное, о грядущем столкновении с Сиейесом, убеждается, что может рассчитывать на поддержку войск, дислоцированных в Париже.
Одиннадцать часов. Весть о декрете, вотированном Советом старейшин, доходит до Совета пятисот. Раздаются протесты, однако никто не возражает против переезда в Сен-Клу: это выглядело бы бунтом.
Остается создать вакуум исполнительной власти. Сиейес и Роже Дюко мгновенно слагают с себя полномочия. А Баррас? Талейран, сопровождаемый Брюи, должен добиться его отставки. Он отправляется в Люксембургский дворец, где застает директора за трапезой. За столом, рассчитанным на тридцать обедающих, восседает лишь один приглашенный: финансист Уврар. Баррас все понял. Он рассеянно внимает Талейрану, открывает окно, видит вооруженных солдат и капитулирует, составляя записку, в которой объявляет, что «с радостью возвращается в ряды простых граждан». Талейран лобызает ему руки, уверяя, что Баррас в очередной раз спасает Республику и, по слухам, оставляет при себе миллионы, полученные от Бонапарта для подкупа его бывшего покровителя.
Баррас удаляется в Гросбуа. Заговорщикам кажется, что устранение грозного соперника подтверждает верность их плана. Мулен и Гойе, два отказавшихся сложить полномочия директора, подвергаются домашнему аресту в Люксембургском дворце под надзором генерала Моро. Директория прекратила свое существование.
Ночь спустилась над безмолвным Парижем, который, похоже, абсолютно равнодушен к происходящему. Первый раунд выигран. Рассказывают, что Бонапарт, отходя ко сну, бросил своему секретарю: «Сегодня был неплохой день, посмотрим, каким будет завтрашний».
Однако для Сиейеса все еще только начинается. Он предчувствует, что Совет пятисот с сильным неоякобинским лобби легко не сдастся. Что предпримут войска, наэлектризованные, как в те времена, когда Конвент объявил Робеспьера вне закона? Отвернутся они от своего командира, если он обвинит во всем Бонапарта? А что если арестовать или под каким-нибудь предлогом срочно нейтрализовать сорок самых неуемных депутатов? Впрочем, Бонапарт всегда выступал против подобных методов. Что это, стремление соблюсти законность? Желание откреститься от революционных методов, способных помешать национальному сплочению, о котором он мечтает? Запоздалый всплеск симпатий к якобинцам? Или тактический ход, который позволит Бонапарту, осложнив проведение операции, сыграть в ней роль более значительную, чем та, которую уготовил ему Сиейес?
19 брюмера. Декорация ко второму акту — интерьер замка Сен-Клу. Начало заседания советов запланировано на полдень. Предстояло передислоцировать войска. Но это значило дать депутатам время скоординировать свои действия. На исходе утра в сопровождении Бертье, Гарданна, Лефевра и Лек-лерка появляется Бонапарт. Ходят слухи, что к замку стянуто шесть тысяч солдат под командованием Мюрата. Не считая драгун Себастиани. Ланн со своими войсками остался в Париже. По свидетельству современников, солдаты разражаются бранью в адрес «адвокатов и парламентских говорунов» из-за задержки жалованья, дырявых сапог и нехватки табака. Начатый с выпада против Ботто, психологический натиск Бонапарта продолжили сами солдаты.
Заседание Совета старейшин, расположившегося в расписанной Миньяром галерее Аполлона, открылось в час дня под председательством Лемерсье. Депутаты, которых умышленно не пригласили на вчерашнее заседание, задают вопросы замешанным в заговоре, в ответ слыша невнятное бормотание. Соблюдая требования парламентского этикета, Бонапарт сидит в приемной, ожидая, когда законодательный корпус примет акт об отставке Директории и уведомит об этом Совет пятисот, то есть — завершения первого этапа, предшествующего формированию временного правительства. Обсуждение вопроса затянулось. Внезапно Бонапарт теряет терпение. «Пора кончать», — заявляет он. Его появление в зале заседаний вызывает переполох. Вспоминает Бурьенн: «Вторжение Бонапарта было грубым и резким, что вселило в меня мрачные предчувствия относительно содержания его выступления. Все речи, готовившиеся для Бонапарта с момента его прихода к власти, отличаются друг от друга, что вполне естественно, но ни одна из них не была произнесена на Совете старейшин, если, конечно, не считать речью импровизацию, сделанную без благородства, без достоинства. То и дело слышалось: "братья по оружию", "солдатская доблесть". Вопросы председателя были быстрыми, четкими и ясными. Трудно представить себе что-либо более путаное и бессодержательное, чем двусмысленные и сбивчивые ответы Бонапарта. Он бессвязно говорил о вулканах, глухих брожениях, победах, попранной конституции, он вменял присутствующим в вину даже переворот 18 фрюктидора, главным инициатором и вдохновителем которого являлся. Он разыгрывал полнейшую неосведомленность, включая даже тот факт, что Совет старейшин призвал его на защиту отечества. Затем шел перечень: "Цезарь, Кромвель, тиран". Он без конца повторял: "Я хочу вам сказать", — и не говорил ничего… Я обратил внимание на неблагоприятное впечатление, которое эта болтовня произвела на членов собрания, а также на растущее замешательство Бонапарта и шепнул ему, дергая за полу сюртука: "Уходите, генерал, вы сами не знаете, что говорите"».
Разумеется, «Мемуары» Бурьенна преисполнены недоброжелательности, однако все единодушно отмечают замешательство генерала.
Покинув собрание, Бонапарт обретает хладнокровие и решительно направляется в зал заседаний Совета пятисот, расположившегося в наспех приспособленной для этого оранжерее замка. Ведущиеся в нем дебаты приняли ожесточенный характер. Заговорщики составляют здесь меньшинство и вынуждены противостоять мощной оппозиции. Ставится под сомнение конституционность отставки Барраса. Вдруг речь оратора прерывает бряцание оружия. Входит Бонапарт.
