А политическая ситуация была непростой. Сторонникам статус-кво (директорам Гойе и Мулену), наслаждавшимся законностью своей власти (хотя для всех было очевидно, каким тяжелым грузом ответственности давила эта законность после объявления Робеспьера вне закона), противостояли: Баррас, которому все настойчивее приписывали намерение реставрировать монархию, неоякобинцы, победившие на последних выборах и имевшие основание рассчитывать на поддержку многочисленных депутатов и генералов-республиканцев, и, наконец, термидорианцы, мечтавшие поручить Сиейесу переделать Конституцию 1796 года, чтобы ее положения позволяли исключить как возвращение на престол короля, так и разгул анархии, словом, упрочить собственную власть. Они кичились поддержкой интеллектуалов — «идеологов», этих наследников философии Просвещения, царивших в Институте, членом которого являлся также и Бонапарт.
Что поражает сегодня, так это полное отсутствие конкретных программ: никто не знал толком, как завершить Революцию.
Похоже, поначалу амбиции Бонапарта ограничивались намерением войти в состав директоров. Однако нижний возрастной ценз в сорок лет закрывал ему туда доступ, а на ужине 22 октября Гойе, по-видимому, проявил несговорчивость.
Немалое искушение исходило и от якобинцев. Как автор «Ужина в Бокере» и друг Робеспьера-младшего смог его преодолеть? Неоякобинство, представители которого составляли большинство в местных органах управления и в армии (Бернадот, Журдан), начиная с VII года призывало к формированию правительства общественного спасения. Правда, принятие решения о принудительном займе встревожило широкие слои буржуазии и зажиточного крестьянства. К тому же Бонапарт не нашел общего языка с Бернадотом по причине несходства характеров, различия во взглядах на политическое устройство Республики и, разумеется, соперничества в любви к Дезире Клари, бывшей невесте Бонапарта, а ныне жене Бернадота. Да, якобинскую карту не так-то легко было разыграть.
Что касается Барраса, то Бонапарт не испытывал к нему ничего, кроме презрения. Роскошь Люксембургского дворца, фавориты его циничного хозяина — все это раздражало Бонапарта. Известную роль играла и женщина — Жозефина, бывшая любовница коррумпированного директора.
Оставался Сиейес. Непроницаемый экс-аббат попросту дал понять, что настало время воплотить в жизнь конституционные взгляды, вынашиваемые им на протяжении последних лет. Автор знаменитой брошюры «Что такое третье сословие?» пользовался немалым политическим авторитетом. Считалось, что именно ему суждено вывести страну из тупика Революции с помощью широко распропагандированной и столь долгожданной конституции, призванной умиротворить всех обеспокоенных возмутительными посягательствами на святое право собственности и на равенство перед законом. «Идеология» могла бы послужить основой для сближения двух членов Института, пусть даже и не принадлежащих одной партии.
Первая встреча Сиейеса и Бонапарта произошла 23 октября и закончилась безрезультатно. Вероятно, бывшего аббата настораживало якобинское прошлое генерала, которому он охотнее предпочел бы Моро, несмотря на приписываемые последнему симпатии к монархизму. Решающая встреча состоялась 1-го, а может, 6 ноября. В сущности, у Сиейеса не было выбора. Легальный пересмотр конституции исключался: внесение изменений в статьи требовало сложной процедуры и допускалось не ранее чем через девять лет после ее принятия. Следовательно, предстояло прибегнуть к силе, то есть к очередному государственному перевороту. Сиейес представлял себе ход событий следующим образом: создание вакуума исполнительной власти повлечет за собой, как и в 1792 году, падение законодательного корпуса. Для составления новой конституции советы назначат комиссию, призванную исправить ошибки, допущенные в предыдущей. А чтобы нагнать страху на законодателей, потребуются небольшие военные маневры. Предстоит немного помахать саблей, чтобы затем вновь упрятать ее в ножны.
Создать вакуум исполнительной власти не составит труда: Сиейес покинет Директорию вместе со своим прихвостнем Роже Дюко. Останется подкупить кого-нибудь третьего, того же Барраса, и дело в шляпе. Следовало, правда, опасаться якобинской оппозиции в Совете пятисот. Учитывая это, под предлогом недопущения готовящегося заговора надо будет вывезти палаты собрания из Парижа, чтобы лишить их возможной поддержки рабочих предместий.
В ходе предварительных обсуждений финансовая олигархия, за исключением Перего, проявила сдержанность, поставщик Итальянской армии Колло изъявил готовность предоставить субсидию в несколько миллионов франков для проведения запланированной акции.
Бонапарт вступил в игру не позднее 6 ноября. Похоже, он выторговал себе должность временного консула, а в придачу — право присматривать за составлением новой Конституции, которая будет передана на одобрение палатам собрания. Эти уступки Сиейеса тем более важны, что планируется своего рода парламентский переворот, в ходе которого военным отводится роль массовки. Впрочем, государственный переворот — неподходящее определение, ибо все произойдет почти легально. Главное — не попирать закон, непререкаемое завоевание Революции. Ведь, если верить газетам, двусмысленная позиция Бонапарта грозит обернуться для него ощутимым падением популярности.
Переворот
Поначалу намеченная Сиейесом операция развивается по плану. В ночь на 9 ноября (18 брюмера) войска занимают исходные позиции, в типографию Демонвиля поступают тексты прокламаций, членам Совета старейшин рассылаются повестки. По конституции именно этому Совету предстоит опреде-лить место заседания законодательного корпуса. Кроме того, в нем, чего нельзя сказать о Совете пятисот, сформировалась поддерживающая Сиейеса влиятельная фракция.
9 ноября (18 брюмера), в половине восьмого утра, члены совета съезжаются в Тюильри. Полусонные старейшины, заинтригованные странными перемещениями войск, узнают от одного из своих коллег, Корне, депутата от департамента Луаре, что Республика в опасности. Их растерянность перерастает в смятение после краткой, но исполненной патетики речи Лор-рена Ренье. Он рекомендует им покинуть Париж и перебраться в пригород, ну хотя бы в замок Сен-Клу. «Там, вдали от непредвиденных посягательств на вашу безопасность, вы сможете в покое и комфорте поразмыслить над тем, как устранить угрозу, а также исключить возможность ее возникновения в будущем».
Вотируется декрет:
Статья 1. Законодательный корпус переезжает в коммуну Сен-Клу. Оба совета будут заседать в двух крыльях дворца.
Статья 2. Переезд назначается на завтра, 19 брюмера, на 12 часов дня. Деятельность обоих советов, равно как и прения за пределами дворца и до указанного срока запрещаются.
Статья 3. Выполнение настоящего декрета поручить генералу Бонапарту, на него возлагается также осуществление всех необходимых мер по обеспечению безопасности народного представительства.
Статья 4. Вызвать генерала Бонапарта на заседание Совета для вручения ему копии декрета и принесения присяги.
Половина девятого. Бонапарту сообщают о принятом декрете. Не мешкая он садится верхом на лошадь и в сопровождении пышного эскорта офицеров направляется в Тюильри. Допущенный в зал, где проходило заседание Совета старейшин, он кратко обрисовывает положение: «Граждане депутаты, Республика была на краю гибели, вы знали об этом, и ваш декрет ее спас. Горе тому, кто захочет волнений и беспорядков! Я арестую их с помощью генерала Лефевра, генерала Бертье и моих соратников… Ваша мудрость издала этот декрет, сила нашего оружия приведет к его исполнению. Мы — за республику, основанную на подлинной свободе: свободе гражданских прав, народном представительстве. И мы добьемся ее, клянусь своим именем и именами моих братьев по оружию». — «Клянемся», — подхватил хор окружавших Бонапарта генералов: Бертье, Лефевра, Мармона и других. Спорадические проявления недовольства, вызванного вторжением всех этих шумных и спесивых военных, шокировавших некоторых депутатов, были мгновенно пресечены.
