Так, Спарта — крупнейший по территории полис греческого мира — имела в период своего наибольшего расширения площадь 8400 кв. км. Население этого полиса составляло около 200–300 тысяч человек, из них полноправных граждан — не более девяти тысяч. Афинский полис, если рассмотреть его на высшей точке процветания, в середине V века до н. э., охватывал собой область Аттику площадью 2500 кв. км. Население было побольше, чем в Спарте: по разным подсчетам, от 250 до 350 тысяч человек, из них полноправных граждан — в пределах 45 тысяч[17].
Но даже и такие полисы, как Спарта и Афины, были скорее исключениями, полисами-гигантами. Если же не брать их в расчет, у «нормальных» полисов территория, по большей части, не превышала 100–200 кв. км, а общее население — 5 тысяч человек, из которых граждан было не более тысячи. К государствам подобной категории принадлежала, в частности, и Митилена на Лесбосе, где Сапфо прожила бо́льшую часть жизни. Встречались и совсем маленькие полисы с территорией 30–40 кв. км, на которой жили несколько сотен человек. Таким, насколько можно судить, был Эрес на том же Лесбосе — в этом городе наша героиня, по некоторым сведениям, появилась на свет.
Иными словами, типичный полис — крошечное государство, состоящее из города (скорее городка) и его ближайших окрестностей. Такой полис можно было полностью обойти из конца в конец за несколько часов или, поднявшись на какой-нибудь холм, увидеть всё государство целиком. А все или почти все граждане должны были знать друг друга в лицо. Это было неизбежно и необходимо: только при таких условиях коллектив граждан мог реально осуществлять власть, собираясь на народные собрания. Понятно, что, скажем, в современных государствах с их большими размерами никакие народные собрания просто не могут иметь места.
«Миниатюрность» полиса была обусловлена рядом причин экономического, политического и культурного характера. Играла важную роль так называемая стенохория — земельный голод, недостаток пригодных для сельскохозяйственного возделывания территорий. Эллада — небольшая, крайне гористая по рельефу страна, по большей части с каменистыми, малоплодородными почвами, скудно рождавшими хлеб. Сплошь и рядом люди в ней не столько жили, сколько выживали (и при этом создавали шедевры высокой культуры — вот парадокс!).
В большинстве греческих областей полисы находились буквально вплотную друг к другу, и расширяться им было просто некуда: ни один из них не мог расти больше, чем позволяли соседи. Именно такая ситуация сложилась, в частности, и на Лесбосе. Он, конечно, являлся одним из самых крупных островов в Эгейском море, но все-таки — островом: за береговую кромку при всем желании ногой не ступишь и выращивать там ничего не начнешь… Греческие острова делились на такие, которые были целиком заняты одним полисом, и такие, на которых располагалось несколько этих государственных единиц[18]. Лесбос принадлежал ко второй из этих категорий. Какие именно полисы на нем существовали — подробнее будет рассказано в одной из следующих глав. А пока приходится отметить, что волей-неволей остров был рано поделен, «ничейных» земель там не оставалось.
А как же быть тем, кому этих земель уже начинало просто не хватать? Ведь население-то прирастало: архаическая эпоха древнегреческой истории — время мощного демографического взрыва. Безземельные граждане чаще всего отправлялись в колонии в поисках лучшей доли. Лесбос принял активное участие в Великой греческой колонизации VIII–VI веков до н. э., и его жителями было основано немало новых поселений на «варварских» побережьях («варварами» греки обобщенно именовали все остальные народы).
Можно было еще и заняться торговлей, с ее помощью обеспечивать себе какой-то более или менее приемлемый уровень жизни. Как мы увидим далее, именно такой путь избрал брат Сапфо — Харакс, но до добра его это не довело.
Кроме того, малые размеры гражданского коллектива полиса порождались необходимостью сохранять и поддерживать этот коллектив как реальное единство. В чрезмерно разросшемся полисе народное собрание переставало быть подлинным воплощением общины граждан. Так, в огромных по греческим меркам Афинах из 45 тысяч граждан регулярно посещали народное собрание около шести тысяч. А это, конечно, уже непорядок, искажение принципа полисного народоправства.
Отметим еще, что мировоззрению античных эллинов была в высшей степени свойственна пластическая идея меры и формы. Ко всему безмерному, беспредельному грек испытывал инстинктивное отвращение, отождествляя его с неоформленным, хаотичным. «Ничего слишком», «Лучшее — мера» — такие афоризмы часто раздавались из уст древних эллинских мудрецов, современников Сапфо. Именно чувство меры породило едва ли не все крупнейшие достижения древнегреческой культуры: и доведенные до совершенства очертания статуй, и отточенную ритмику поэтических произведений, и «самодостаточные» космогонические системы философов…
А на политическом уровне то же чувство меры жило в концепции полиса. Полис был, помимо всего прочего, еще и произведением искусства, грек любовался им, как художественным изделием своего ума и рук. Огромные древневосточные державы, без остановки расползавшиеся вширь и не знавшие предела, должны были представляться ему чем-то чуждым и даже чудовищным.
Вот что пишет о мере применительно к государству один из величайших философов в древнегреческой истории, завершивший и обобщивший классическую традицию, — Аристотель: «Опыт подсказывает, как трудно, чтобы не сказать невозможно, слишком многонаселенному государству управляться хорошими законами; по крайней мере мы видим, что все те государства, чье устройство слывет прекрасным, не допускают излишнего увеличения своего народонаселения… Для величины государства, как и всего прочего — животных, растений, орудий, существует определенная мера… Так, например, судно в одну пядь не будет вообще судном, равно как и судно в два стадия (стадий — около 180 метров. — И. С.)» (Аристотель. Политика. VII. 1326а 26 слл.).
Греческий полис как бы сам обозначал себе пределы, ставил в какой-то момент точку в собственном расширении. Для каждого конкретного полиса эти пределы роста, разумеется, были неодинаковыми. Для Афин они совпали с пределами области Аттики. Спарта пошла дальше: для нее точкой в расширении полисной хоры стало покорение вдобавок к Лаконике еще и Мессении. Да, собственно, Спарта, насколько можно судить, уже переросла необходимые пределы, превзошла заданную ей меру, и отсюда — все трудности, которые это государство в дальнейшем испытывало, и все перипетии его странной судьбы.
А для подавляющего большинства полисов этот предел расширения должен был наступать едва ли не сразу же после их возникновения. Приходилось переходить с экстенсивного пути развития на интенсивный, то есть выживать не за счет присоединения новых территорий, а за счет оптимального использования имеющихся ресурсов — как материальных, так и духовных, человеческих. А это в цивилизационном плане, конечно же, было благом.
