– А вы что, тоже определяли камни на глаз? – ехидно спросила женщина.
– Нет, зачем же. Чтобы не углубляться в дебри научной терминологии, скажу одно: рубин обладает ярко выраженным дихроизмом, который начисто отсутствует у шпинели. Поэтому их легко отличить друг от друга с помощью обыкновенного дихроскопа.
– Но у вас по бедности нет этого самого ..скопа.
– Да нет! Этого добра хватает. Беда в том, что месторождения рубинов на территории России практически неизвестны, зато шпинели много и в основном на Урале. Поэтому незадачливый лаборант проверил только один камень, который по стечению обстоятельств оказался шпинелью. Естественно, он решил, что и остальные семь – такие же.
– Ну хорошо, он ошибся – и ладно. Шпинель, рубин – не вижу принципиальной разницы. Вон на Кремлевских башнях установлены огромные рубины. Если бы они имели такую большую ценность, их бы при Ельцине наверняка кто-нибудь украл. А раз остались, значит, не стоят хлопот.
– Да как вы не понимаете – это же синтезированные рубины! Их коммерческая цена ничтожна. Зато естественные, природные камни стоят бешеных денег. Хорошие рубины ценятся на уровне алмазов и несравненно, в десятки раз, дороже шпинели. Это же миллионы так полюбившихся нашим гражданам долларов.
– А вы не любите доллары? – неожиданно спросила женщина.
– Мне больше нравится рубль, когда на него можно что-то купить.
– Что ж, мне доставило удовольствие общение с таким увлеченным человеком, да еще патриотом. Но вы ошиблись дверью. Я не решаю подобные вопросы. Лучше всего вам обратиться к своему начальству.
– После того, как государство обрекло ученых на нищету и даже академики вынуждены зашибать копейку, разъезжая с лекциями по захолустным европейским вузам?! – воскликнул геолог. – Да, я пробовал. И знаете, что мне сказал директор института? Хочешь, чтобы рубины оказались в грязных лапах какого-нибудь мафиози?
– Но вы же сами говорили, что за открытие месторождения институту полагаются деньги. Почему директор от них отказывается?
– Для этого надо произвести разведывательные работы, то есть вторгнуться на территорию заказника. А кто нас туда пустит? Видите, опять все упирается в разрешительный документ.
– Ясно, институтское начальство вам отказало. Но почему вы обратились именно ко мне? Есть же соответствующее министерство, наш думский депутат, в конце концов. У него гораздо больше полномочий.
– Пытался я попасть к этому депутату, только у него есть дела поважнее нужд избирателей. Все ездит перенимать опыт развитого парламентаризма – то в Германию, то во Францию, то в Эмираты.
– Но в Эмиратах, по-моему, парламентаризм и вовсе отсутствует, – осторожно заметила Черняева.
– Зато присутствует теплое море и дешевый шопинг, – зло добавил геолог и уже гораздо мягче сказал:
– Только о вас, Анастасия Леонидовна, люди отзываются с огромным уважением. Вот я и пришел. А больше – не к кому.
Черняева прикинула, кто из ее знакомых располагает необходимыми полномочиями. Люди были, но каждый из них решит, что она имеет свой личный интерес, и обязательно намекнет о взаимной услуге. А намек в их среде подобен банковскому кредиту с огромными процентами. А ей это надо? Черняева хотела отказать визитеру, но тут вспомнила об одном человеке. Нет, он не поможет им решить вопрос, но его наверняка заинтересует история геолога.
– Хорошо. Я ничего не обещаю, но попробую уладить ваше дело, – сказала она.
– Просто замечательно, – обрадовался геолог и достал из портфеля тощую папку. – Здесь фотографии и детальное описание. А камни я, извините, заберу, они казенные.
Почти у каждого человека есть люди, к которым он может явиться без приглашения в любое время дня и ночи. Для Черняевой таким был ее сводный брат Григорий Коровин. Жил он на Сивцевом Вражке, в недавно купленной двухкомнатной квартире. Очень удобно – можно сказать, центр и в то же время дом стоит в глубине квартала, на приличном удалении от шумных магистралей. Раньше здесь обитал нижний слой советской элиты: партийные и государственные деятели малого калибра, военные, профессора, но многие из них оказались за бортом новой жизни и, чтобы хоть как-то уцелеть, переезжали из своих апартаментов в более скромные жилища, иные вкладывали полученные деньги в финансовые пустышки типа “Властелины” и окончательно прогорали.
Черняева набрала шифр кодового замка и поднялась на второй этаж. Григорий долго не открывал, а когда дверь распахнулась, он предстал перед ней в трусах и надетой шиворот-навыворот футболке.
"Господи, неужели кувыркается с очередной потаскушкой?” – подумала женщина и язвительно поприветствовала:
– Ну, здравствуй, братец.
– Привет, Настя, – ответил Коровин, смахивая со лба капли пота. – А я решил физкультурой заняться. А то оброс салом, как украинский хряк, скоро живот до самых яиц отвиснет.
– И то дело. А я уж подумала, что ты охмуряешь новую подружку. Здоровый образ жизни – это отлично! Интересно, на сколько тебя хватит? На один раз или продержишься целую неделю? – сказала Черняева, зная импульсивный характер Григория, который быстро загорался очередной идеей и еще быстрее остывал, если она требовала значительных усилий. – Ладно, иди прими душ, разговор есть. Может, тебя заинтересует одна информация.
Женщина зашла в комнату, которую брат почему-то упорно величал рабочим кабинетом. Только какой это кабинет – смех один. Угловой диван, несколько кресел, вычурный столик в стиле псевдоампир и книжная полка, где развлекательное чтиво соседствовало с никогда не раскрывавшимися томами, приобретенными из-за роскошных переплетов, – вот и вся обстановка. Хотя в этой жизни Григорий сумел подняться, владел шестью ларьками, недавно открыл магазин. Он бы до сих пор ходил на свой завод и сидел без работы, если бы не она, Черняева. Вообще-то лишь идеалист в розовых очках или плохо знающий Анастасию Леонидовну человек мог сказать, что она помнит сделанное ей добро. Красивые женщины, избалованные вниманием мужчин, считают это само собой разумеющимся и надолго хранят в памяти только обиды, но чувство благодарности к Григорию Настя, или Тоська, как он ее звал, отчитывая за какую-нибудь провинность, сохранила с детства.
Их мать, чью редкую красоту унаследовала Анастасия Леонидовна, совершила трагическую ошибку, выйдя за лихого парня Адама Коровина, который мог и морду любому набить и выпить за девять секунд бутылку портвейна из горла. С мужем она в конце концов развелась, но привитая им традиция по любому поводу устраивать застолья осталась. Женщина угомонилась, лишь снова выйдя замуж и родив дочь Настю. Но не было ей на роду написано жить долго и счастливо. Какой-то пьяный обалдуй, чем-то напоминавший Коровина, сбил ее второго мужа, безмятежно поджидавшего на остановке троллейбус. После смерти Черняева женщина стала прикладываться к бутылке. Денег в семье катастрофически не хватало, она начала водить мужиков, которые проставляли спиртное и закуску, получая взамен ласку все еще красивой женщины. Но она старела, а Настя росла, и мать заметила, что ее ухажеры бросают слишком откровенные взгляды в сторону дочери. Трудно сказать, какие это в ней пробудило чувства: извращенную ревность или бессильную злобу при одной мысли, что девочка может пройти ее жизненный путь, но она жестоко избила ребенка. Однажды во время побоища дома оказался брат Гриша, который схватил мать за горло, прижал к дверному косяку и выкрикнул:
