Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
Определенная растерянность у главы государства, несомненно, присутствовала, что вполне объяснимо. В пользу этого говорит целый ряд зафиксированных свидетельств. Но известно, что в первую неделю войны Сталин работал весьма напряженно. Судя по воспоминаниям члена Политбюро ЦК ВКП(б) А. И. Микояна, некая тревога появилась у вождя после падения Минска, то есть не 22-го, а 29 июня. Сталин покинул Кремль и переехал на «ближнюю дачу» в Кунцево. Члены Политбюро предложили ему создать Государственный комитет обороны и взять на себя всю ответственность.
Как сегодня считают многие, глубокое потрясение Сталина подтверждается тем, что в полдень 22 июня к советским гражданам по радио обратился не он, а В. М. Молотов. Речь наркома иностранных дел была неподготовленной, довольно скомканной и наверняка являлась импровизацией. Он закончил ее словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Верховный главнокомандующий выступил перед народом только 3 июля. Доктор исторических наук, старший научный сотрудник Всероссийского НИИ документоведения и архивного дела М. И. Мельтюхов считает, что этому есть вполне логичное объяснение: Молотов просто констатировал факт нападения, ведь ситуация на границе советскому руководству не была ясна до конца. Сам Молотов в воспоминаниях отвечал на этот вопрос так:
«Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».[5]
3 июля картина была совершенно иной. У нашей страны уже был определенный опыт войны. И стало понятно, что происходит на самом деле. Именно этот момент был наилучшим, чтобы обратиться к чувствам людей. Что и сделал Сталин. В своем выступлении он пересказывает так называемую директиву ЦК партии местным партийным организациям от 29 июня. В ней в каком-то смысле была сформулирована программа мер, которые должны быть предприняты в условиях того, что враг продвигается вглубь страны.
Кроме того, нужно уделить внимание следующему моменту. Употребляя в начале выступления слова «Братья и сестры!», упоминая армии Наполеона и Вильгельма (то есть обращаясь к Отечественной войне 1812 года и Первой мировой войне), Сталин взывал к чувствам всех прослоек советского общества, в том числе тех людей, с которыми ранее у большевиков разговаривать было не принято. Взяв паузу, верховный вождь, который, вне всяких сомнений, обладал великим политическим чутьем, верно оценил положение в стране после приграничных сражений.
Как отмечает историк А. А. Музафаров, в речи 3 июля был, по сути, сделан реверанс в сторону всего русского, а не только советского общества. В этот же ряд можно поставить решение о возвращении погон и офицерских званий в Советской армии в 1943 году.
В том выступлении прозвучала некая декларация уступок и каких-то мелких шагов в политической практике, что выглядело как «косметический ремонт» (по чьему-то меткому выражению). При этом в политической сфере, в устройстве жизни общества не произошло ни малейших изменений. Юридически советское руководство ни на йоту не поступилось завоеваниями Октября. Советский Союз по-прежнему отрицал правопреемственность традиционной российской государственности. Ведь иначе рухнула бы вся политическая доктрина СССР.
В качестве результата и еще одного подтверждения подавленного состояния Сталина в те дни сегодня часто рассматривается расстрел Дмитрия Григорьевича Павлова. Можно сказать, что на командующего Западным фронтом возложили всю ответственность за катастрофу на нашей западной границе 22 июня 1941 года.
По мнению историка В. А. Невежина, во-первых, неверно взваливать на плечи Павлова всю вину за крах Западного фронта. Дмитрий Григорьевич был скован в своей инициативе и должен был действовать по указанию наркома обороны С. К. Тимошенко. Кроме того, с большой долей вероятности можно предположить, что сегодня нам доступны далеко не все архивные материалы, касающиеся этого периода. В частности, В. А. Невежин отмечает отсутствие соответствующих документов за май – начало июня 1941 года.
Я же по-прежнему задаюсь вопросом: как же все-таки могла случиться эта невиданная катастрофа во всей истории Русской армии? Вдруг наступило 22 июня, и сразу произошли столь драматичные события.
Обратимся к нашему врагу. Нацистская Германия получила опыт боевых действий с очень сильными противниками непосредственно перед вторжением в СССР. За довольно короткое время с 1 сентября 1939 года до июня 1940 года пали и Польша, располагавшая 60 дивизиями, и Франция, защищенная линией Мажино и имевшая предполье, обеспеченное нейтральными государствами.
Красная армия также обладала богатым, но несколько иным военным опытом. Это участие в боевых действиях против японцев на Дальнем Востоке, освободительные походы 1939 года и, конечно, советско-финская война. Да, нами была взята неприступная линия Маннергейма в ходе позиционной 105-дневной войны. В то же время немцы действиями своих механизированных частей доказали, что для них даже такая укрепленная система, как французская линия Мажино, не является препятствием. (Хотя среди историков существует и такое мнение, что германская армия просто ее обошла.) Кратковременные освободительные походы Красной армии в Западную Украину и Западную Белоруссию в 1939 году вообще выявили ряд проблем, существовавших в наших боевых частях. И прежде всего это неуправляемость, во многом обусловленная массовостью войск. А еще заторы и перебои с транспортом.
Все это, естественно, вышло на поверхность в 1941-м. Точные удары немцев по уязвимым местам нередко вызывали панику, когда в отсутствие четких указаний командования никто не знал, что делать. И говоря об упорном сопротивлении Советской армии в первые дни войны (об этом писал даже Франц Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта), мы подразумеваем прежде всего героизм, мужество и самопожертвование наших низовых командиров и рядовых. Вспомним массовые тараны вражеских самолетов, отважное сражение 86-го Августовского погранотряда и, конечно, легендарную оборону Брестской крепости остатками различных частей. Вспомним и одно из крупнейших танковых сражений Второй мировой – битву за Дубно – Луцк – Броды, в которой были задействованы пять механизированных корпусов Красной армии и которую мы проиграли в первую очередь из-за отсутствия четких приказов командования и недостаточного опыта маневрирования.
С другой стороны, в такой же ситуации оказались и европейские страны, с которыми Германия воевала до 1941 года. Крах потерпели и сильная Польша, и Франция с огромной армией, к тому же имевшая в союзниках Англию.
Огромное значение для понимания причин поражений Советской армии на первом этапе военных действий имеет изучение стратегии и тактики СССР и Германии. Сегодня отстаиваются самые разнообразные гипотезы относительно тех событий. Какой-то канонической версии по поводу предвоенных планов Советского Союза выделить нельзя. Но, безусловно, существуют две основные позиции: СССР готовился к обороне и СССР готовился к наступлению. Как представляется, задача историков состоит в том, чтобы свести эти две точки зрения в одну.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
