Ну а Тошиба на провокации не повелся. Не умел он выстраивать экраны и гипнотизировать взглядом. И вещи передвигать не мог, и искрами из ладоней не сыпал. Про драку на кулаках я уже не говорю. Но вот выслушивать и сочувствовать он, оказывается, умел лучше многих. Потому что уже на третий или четвертый день что-то он мне такое сказал…
Нет, я даже не понял поначалу. Я как раз по телефону пытался созвониться, да там все тетушки с певучими голосами подключались — этакие роботы-полуроботы с готовыми текстами. А плохо мне было, хоть волком вой. В очередной раз накатило. То есть видел — ребята кругом, тепло, сытно, уютно, чего вроде бы надо? А вот словно дыру кто в груди пробил, и воздух — сколько ни набирай — все наружу уходит. Душно, тошно и страшно. Чуть не до дрожи. Стоишь где-нибудь в закутке и понимаешь, что ты один — совершенно один — на всем белом свете. И никому на хрен не нужен. Ну вот нисколечко! Друзья — оно, конечно, неплохо, но с ними ты точно одной стороной лица разговариваешь. Этакой полумаской. А перед самим собой маску ведь не наденешь. Все просто и неприкрыто. Короче, стоял, подрагивал изнутри, зубами скрежетал и гадал, что лучше — головой об стену вдарить или на Каймана с кулаками броситься. А тут шаги по коридору — как раз мимо закутка. Но только не мимо, а прямиком ко мне. Я и не увидел сперва, кто это. Только меня словно одеялом горячим накрыло. Выглянул наружу, а там этот тип стоит. Честное слово, сначала чуть не ударил его. Мне ведь много приходилось в Ковчеге драться, так что с этими делами у меня долго не задерживалось. Только я на глаза Тошибы напоролся. Он так на меня глядел — чуть не плакал. И я вдруг понял, что это ведь он МЕНЯ жалеет! И пришел специально ко мне. Чтобы помочь и утешить. У меня даже в голове помутилось. Тепло от Тошибы в этот момент прямо обалденное исходило. Мне словно дыру в груди пробкой заткнули. Я и задыхаться почти перестал. А Тошиба шагнул ко мне, за руку взял и что-то такое принялся говорить. Я его через слово понимал. Да вроде как и не нужны были слова — и так все было предельно ясно. Он ведь не просто жалел, он лечил! Латал мои ржавые внутренности, выскребал горечь и яд, что скопились за долгие месяцы. Но главное, что с того самого дня мне действительно стало легче. И Тошибу я окончательно взял под свое крыло. Дуста из-за него дважды побил, Чебура затолкал на чердак и запер. Даже Гольяну пригрозил, что стулом огрею, если он будет доставать парня. Кажется, только Скелетон все сообразил сходу. Не зря он у нас вожаком был — просекал такие вещи на раз. А когда Тошиба еще и на флейте заиграл, последние вопросы отпали. Музыки у нас до него не знали. Ну, то есть слушали какой-то эфирный бред, но разве ж это музыка? А Тошиба играл сам! — безо всяких нот. Мог импровизировать, а мог и на заказ сыграть. Даже Хобот приходил к нам в палату послушать его исполнение. Практичный Гольян тут же предложил переименовать Тошибу в Музыканта, да только к старому прозвищу уже попривыкли, поздно было что-либо менять…
Словом, дружок мой, Тошиба, играл на флейте, Мятыш пел, а парни слушали, пораскрыв рты. Только Скелетон не забывал о главном — расположившись в сторонке, деловито и неспешно обгрызал соломинки, подбирая одну короткую и семь длинных. А может, мудрил с этими самыми соломинками — мухлевал умело. Он ведь был настоящий вождь, а вождям без мухлежа управлять трудно…
* * *
Жребий на этот раз вытянул Гольян. Как только короткая соломинка вынырнула на свет, парни разом выдохнули. Не то чтобы очень тряслись и боялись, но все же… Ну а Гольян был парнем твердолобым — мог и стену головой прошибить, если нужно. Так что никто за него и не волновался даже. Добравшись до железки, мы залегли возле насыпи и почти сразу же загудели, завыли рельсины. Удачно, стало быть, подгадали. Гольян лихо выскочил на железнодорожное полотно, а я поспешил отвернуться. Знал ведь, что Гольян тормознет эту махину грамотно и хладнокровно, а все равно не хотел смотреть. И Тошиба тоже опустил глаза в землю. Хотя ему-то в первый раз, может, было бы и полезно.
Разумеется, Гольян справился. А кто бы сомневался! Заскрежетало железо, завизжала невидимая вагонная требуха, и состав замер. Совсем ненадолго, но и этой короткой минутки нам хватило. Ватага с разбега штурманула ближайшую вагонную площадку, и один за другим мы перебрались на крышу. Дальше поехали весело и с ветерком. Правда, вопить, как обычно, не вопили. Тот же Скелетон загодя предупредил, что веселье вагонное скоро могут прекратить. Потому как уже копают вовсю — пытаются доискаться, что да как. В каком-то из своих погружений он это успел увидеть. Составы-то опаздывают! А у них хронометраж до секунды, и тут такой спотык! Абсолютно непонятный — и непременно раз в месяц. Пока докопаться до истины у них не получалось, но ясно было, что рано или поздно сообразят. Найдется кто поумнее — свяжет с близостью ДВЗ и устроит нам цирк до востребования…
В общем, доехали до Нагорной, а там поезд всегда притормаживал перед поворотом. На ходу попрыгав с вагона, вошли в мертвую деревню. Здесь даже Мятыш подобрался. Уже не пинал мусор и не отходил далеко от общей колонны. Мне тоже было в этих местах не слишком уютно. Потому что, странное дело, иные избушки могли при живых людях жить и две, и три сотни лет, но стоило жизни покинуть деревню, и начиналась стремительная агония. Заборчики перекашивались, стекла лопались, постройки ветшали и темнели. Это напоминало эпидемию: домишки умирали один за другим, теряя крыши, проваливаясь внутрь себя, а то и вовсе опрокидываясь на сгнившие бока. Странно, но теперь они даже в большей степени напоминали живых существ, потому что заканчивали свой век мучительно и некрасиво, — совсем как люди, теряли былую стать и крепость, стремительно обращались в труху. Наверное, поэтому в Нагорной мы никогда не задерживались. Вот и сейчас, быстро проскочив деревушку, мы торопливо углубились в лес. Пару раз останавливались, сверяясь с направлением. Карты нам преподаватель, понятно, не дал, но мы и без карт неплохо ориентировались. Бедный Хобот и не подозревал, что одного рассказа окажется достаточно, чтобы погнать нас к загадочному озеру. Скелетон с Гольяном и тут расстарались — раздобыли где-то распечатку. Мутную, неясную — еще с древних времен, но худо-бедно разобрать значки было можно. Думали добежать быстро, да не тут-то было! Мятыш на чернику набрел — прямо целые заросли! — и задержались, понятно. Скелетон пытался попугать нас, сообщив, что свинца в ягодах многовато, но народ только дружно посмеялся. Даже пошутили на тему полезности стронция и свинца для наших растущих организмов, после чего попадали на четвереньки и с энтузиазмом принялись пастись среди черничника. Ягоды лопали, наверное, не меньше часа! Вкуснотища была необыкновенная! Несмотря на свинец, стронций и прочие дурные радионуклиды. Иной раз попадалась и земляника — уже переспевшая, даже не красная, а темно-бордовая, с ноготь большого пальца. Такую и рвать было боязно, — работали, точно саперы с детонатором. Зато, если доносили нераздавленную да необроненную до рта, то и зажмуриваться было не стыдно. Даже Скелетон, послушав общее чавканье, не удержался и принялся рвать ягоды. Он, конечно, парень чудной, но и ему, как выяснилось, ничто человеческое не чуждо. Украдкой поглядывая в его сторону, я видел, что черника ему нравится.
— Паца, муравьи! Настоящие! — пропищал восторженно Мятыш. Передвигаясь на четвереньках, он чуть ли не столкнулся с жилищем муравьев — и впрямь здоровенным таким холмиком, каких давно мы уже не встречали.
