Кэрри огляделась. Посреди комнаты стоял большой компьютерный стол с компьютером самой последней модели и лазерным принтером. Вдоль правой стены располагался длинный офисный стол, заставленный современной оргтехникой, а вдоль левой тянулись открытые полки для бумаг, папок, книг и прочей канцелярии.
Кэрри почувствовала, как от нахлынувших воспоминаний о счастливых днях, проведенных здесь, у нее комок подкатил к горлу, но она постаралась взять себя в руки и загнать это щемящее чувство обратно на задворки сознания. Нельзя, чтобы Джеффри заметил, как она расчувствовалась при виде своей бывшей детской.
— Выглядит очень впечатляюще.
— Все впечатление будет зависеть от того, кто здесь будет работать, — заметил Джеффри. — Надеюсь, это будете вы.
— Я сделаю все, что в моих силах, — просто ответила Кэрри. Она бралась за эту работу, понимая, что ей нелегко придется. Она не привыкла отлынивать от своих обязанностей и всегда полностью выкладывалась. Джеффри Барлет был прав, когда говорил, что верность ее врожденное качество.
— Когда вы сможете приступить?
— Согласно трудовому договору, я должна подать заявление об увольнении из банка за две недели.
Но Джеффри Барлет не был бы тем, кем был, если бы не устроил так, что уже в начале следующей недели Кэрри ушла из банка и приступила к исполнению своих новых обязанностей в качестве его секретаря.
Кэрри надеялась свести личные контакты со своим новым боссом к минимуму, общаясь в основном по внутреннему телефону, но в конце первого рабочего дня Джеффри сообщил ей, что хочет показать ей фабрику, чтобы ознакомить с производством. Разумеется, Кэрри понимала, что секретарь должен иметь представление о том, чем занимается предприятие, на котором он работает.
Он зашел за ней, и она, взяв сумочку и жакет, отправилась вслед за ним.
Фабрика располагалась в бывших конюшнях. Все здесь было заново отделано и переделано. Кругом царили чистота и порядок. Джеффри показал ей склады и производственные цеха, где изготавливалась ткань, которая называлась «лакте» — смесь хлопчатобумажного волокна, шелковой нити и синтетики, которая не давала ткани мяться и делала ее многофункциональной.
Кэрри подошла к стенду с образцами и пощупала материал. Он был тонким и приятным на ощупь.
Она еще раз огляделась.
— Теперь даже не скажешь, что когда-то здесь были конюшни.
— Надеюсь, что так. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы все здесь отремонтировать и оборудовать по последнему слову техники.
— Во времена дедушкиной молодости здесь были замечательные чистокровные лошади. Он очень любил рассказывать мне о них.
— Наверняка лошадям жилось здесь гораздо лучше, чем некоторым людям.
Что-то в его тоне подсказало Кэрри, что он причисляет к этим людям и себя. Вероятно, несладко ему жилось до того, как он сумел добиться успеха в жизни.
— Едва ли его можно в этом обвинить.
— Разумеется, нет. Просто я хотел обратить ваше внимание на то, сколь различно наше происхождение.
— Это имеет для вас значение?
— Отнюдь.
— Вообще-то это вы сейчас живете в «Дубах», не так ли? — подчеркнула Кэрри.
— Это не одно и то же. Это моя работа.
Она покачала головой. Ей не хотелось в свой первый день работы спорить с боссом, но трудно было удержаться.
Кое-что в нем беспокоило и настораживало ее. Она боялась, что причина его пристального внимания в том, что он получает некое удовлетворение оттого, что теперь они поменялись ролями и она, аристократка по происхождению, работает на него, выходца из рабочей среды. Ей казалось, он презирает ее происхождение, ее класс. Неужели он сделал ее своим секретарем только для того, чтобы таким образом унизить ее?
Джеффри все еще стоял рядом. Посадка его головы и крупная, решительная челюсть чем-то напомнили ей отца, последнего лорда Медоуза, но тот был мечтателем, а не ловким, жестким дельцом, как Джеффри. Она поймала себя на том, что ее раздражает это внешнее сходство при таком внутреннем различии.
— Спасибо за то, что показали мне фабрику и все разъяснили, — холодно сказала она. — Не смею больше отнимать у вас время.
— Я провожу вас до коттеджа.
Она открыла было рот, чтобы заявить, что в этом нет никакой необходимости, но он вскинул руку, предупреждая ее возражения.
— Я просто хочу подышать свежим воздухом. Слишком много времени приходится сидеть в помещении. — Он зашагал в ногу с ней. — К тому же я заметил, — сказал Джеффри, — что во время прогулок по поместью мне лучше думается. Наверное, это из-за того, что все здесь дышит стариной и покоем.
Кэрри чуть повернула голову и взглянула на профиль шагавшего рядом мужчины. Он смотрел вверх, на густые, округлые кроны вековых дубов и лип, и лицо его выглядело умиротворенным. Как странно, что он сейчас выразил словами ее собственное ощущение этого места.
Кэрри понимала, что он имел в виду: волшебное очарование природы затронуло те же струны в его душе, что и у нее самой. Она задумалась о том, что, вероятно, могла бы испытывать более глубокое чувство к этому человеку, чем то, что испытала вначале. По крайней мере, как мужчина он ее уже привлекал.
— Кэрри, а вам удобно жить в коттедже? — вдруг поинтересовался он.
— Да, вполне, благодарю вас. Там незатейливо и уютно.
Дорожка, посыпанная гравием, привела их к коттеджу.
— Есть разница с особняком? Он такой огромный.
— Мы все очень любили Медоуз-мэнор.
— Но он действительно огромный. Даже очень большая семья не могла бы использовать всех комнат.
— Мы и не использовали. Но те, в которых мы жили, были по-настоящему красивы и в них, как вы сами заметили, есть нечто особенное, какая-то неповторимая аура. Не знаю, быть может, это дух старины и славных предков.
— А как вы отнеслись к тому, что ваш кабинет — это ваша бывшая детская.
— Кабинет можно было устроить где угодно, но так привычнее.
— Все это сентиментальная чепуха. В мире бизнеса сантименты ни к чему. Они только мешают делу.
— Зато делают жизнь приятней.
— Возможно… не знаю. Во всяком случае, это не для меня. Все это только размягчает мозги и лишает трезвомыслия. Спокойной ночи, Кэролайн.
Джеффри зашагал обратно по дорожке к особняку, а Кэрри озадаченно смотрела ему вслед.
Ей трудно было уследить, угнаться за резкой сменой его настроения — от дружелюбия до почти оскорбительной резкости.
Кэрри вспомнила, каким было поместье во времена ее дедушки и отца — до того, как он пристрастился к картам. Однако мистер Барлет, этот жесткий, деловой, лишенный всяких сантиментов человек, осмелился занять их место и критиковать их образ жизни.
