Книга Лагуна Ностра - Доминика Мюллер

Только во вторник, рано утром, Игорь удивился этому факту. Кто-то громко кричал за дверями Альвизе, когда тот спустился в антресоль напомнить мне об ужине в честь дня рождения Кьяры. Я, конечно, забыла, несмотря на письменное напоминание, которое вот уже две недели было приколото кнопкой к руке Милосердия, изображенного на украшающей лестницу фреске «Христианские добродетели» — жуткой копии с Аннибале Карраччи[9]. Это единственный памятник старины, который Кьяра решила отреставрировать, чтобы у семьи Кампана появился аллегорический девиз «Вера, Надежда, Милосердие», — совершеннейшая ерунда, которую записка и кнопка, по мнению моей невестки, настолько обезображивали, что она приколола в андроне свое воззвание: «Просьба на шедеврах объявлений не вывешивать». В общем, мне оставалось только рыскать по улицам в поисках подарка, который не обманул бы «надежду» моей невестки. Еще в понедельник, на пике «большой воды», Игорь выходил, чтобы купить на Риальто пряностей и свое подношение, даже не догадываясь, что разгуливает босой, в закатанных до колена штанах и старом дождевике в разгар «наводнения века». Когда ему что-то стукнет в голову — будь то покупка шафрана у Сальвани или усовершенствование мирового капитализма, — он уже ни о чем другом думать не может. Я ужасно люблю Игоря. Утром во вторник, когда он спускался ко мне, детские крики нарушили ход его мыслей, сосредоточенных на меню. В нашем саду устраивают сборища окрестные бродячие кошки. Но если эти крики издавал кто-то из семейства кошачьих, то это должна была быть либо рысь, либо тигр, а может, и гиена, предположил он, нимало не сомневаясь в возможности появления такого хищника в доме. Я правда ужасно люблю Игоря, но у меня не было ни минуты, чтобы строить предположения дальше, и я убежала в университет, где мне предстоял целый день лекций. Выйдя оттуда, я поскакала в «Линеа д’аква», книжный магазин, где я разоряюсь, покупая первые издания старинных книг, которые потом не решаюсь раскрыть из страха повредить корешок. Лука, которому книжные стеллажи доходят только до пояса, откопал мне для Кьяры гравюру с изображением экорше. Может быть, созерцание человеческого тела с содранной кожей отвлечет ее от душевных стриптизов.

Я успела только погрузиться в горячую ванну, попутно прослушивая сообщения на автоответчике. Родителей беспокоило мое молчание. Джакомо целовал меня из Токио, из чего я сделала вывод, что он сейчас именно там. Брат велел мне быть веселой и пунктуальной, чтобы доставить удовольствие Кьяре. Дрожа от холода в парадном черном платье, которое я надела, чтобы доставить удовольствие Альвизе, я поднялась к ним, неся под мышкой экорше.

С младенцем Альвизе и Кьяра меня опередили. В обществе они ведут себя с уверенностью четы Клинтон, спустившейся из эмпиреев власти, чтобы разъяснить толпе устройство мира; и никакая Моника Левински не в силах поколебать этой стальной уверенности в себе. Не помню, чтобы я видела Клинтонов с грудным младенцем, спящим в переноске типа «кокон», но никто не произнес по этому поводу ни слова: ни дядюшки, которых ничем не удивишь, ни сами супруги Кампана, увлеченно и авторитетно обсуждавшие пересуды, которые начали лихорадить город, после того как мэр, не затрудняющий себя выбором выражений, заявил в «Гадзеттино», что грязь, затопившая улицы в результате небывало высокого подъема воды, и нанесенный им ущерб никакая не катастрофа и что венецианцы капризничают, как избалованные дети.

Я ухватилась за это слово и спросила, что это за ребенок спит в этой странной емкости. В ответ Альвизе проворчал, что из-за моего опоздания и невнимания к семейным торжествам ему придется повториться, хотя ему этого и не хочется. Он подарил этого младенца Кьяре на день рождения. После восьми лет попыток — естественных и с помощью науки, восьми лет неудач и огорчений ничто не смогло бы доставить ей большего удовольствия. Новорожденный был взят в приемнике, куда его мать вместе с группой нелегалов была доставлена финансовой полицией. Вот уже два месяца, как грузовики, набитые нелегальными иммигрантами, прибывают на пароме из Патр[10]. В порту их встречают полицейские и чаще всего отправляют обратно ближайшим рейсом. Несовершеннолетние и больные (а также прочие сложные случаи) доставляются в специальные приемники, растущая переполненность которых создает Альвизе дополнительные проблемы. При пособничестве продажных адвокатов и невольном содействии наивных гуманитарных организаций криминальные авторитеты с материка откапывают там соотечественников, оставшихся без средств к существованию, и задействуют их в нелегальном производстве. Они проявляют безграничную изобретательность, открывая новые каналы взамен перекрытых, так что обнаруженные полицией цепочки распадаются еще до полного их раскрытия. К «проклятьем заклейменным» с постсоветского пространства добавляются афганцы и иракские курды, которые приходят в Грецию пешком через Турцию без документов, без денег и с минимальным словарным запасом. Нелегалы — это какая-то бочка Данаид, из которой сотрудники комиссариата, смена за сменой, литр за литром, черпают и черпают воду, а она все прибывает и прибывает. Альвизе остановился, наблюдая за впечатлением, которое произвел его рассказ. Я же воспользовалась паузой, чтобы спросить еще раз, какую роль играет во всех этих ужасах младенец Кьяры. По его мнению, и так все ясно. Мать ребенка, совсем девчонка на последнем сроке беременности, попала в приемник полумертвой от истощения, а потом и вовсе умерла от потери крови в душевой, где ее обнаружила охранница. Альвизе со своими сотрудниками и судмедэкспертом прибыли почти сразу за дежурным врачом, который делал кесарево сечение прямо на кафельном полу. Когда младенец издал первый крик, это было такое чудо! Такая жажда жизни!

Альвизе замолчал, расчувствовавшись. Он обернулся к Кьяре, улыбнулся ей и похлопал по руке, словно это она собственной персоной лежала тогда на кафельном полу в душевой. Затем уничтожающе посмотрел на меня. Из-за моей бестактности им пришлось снова ворошить эти тяжелые воспоминания.

Новорожденный появился на свет при не самых благоприятных обстоятельствах: без имени, без документов, без родителей, но его рождение ознаменовалось таким триумфальным криком, что, глядя на этот крошечный сгусток энергии, Альвизе, дежурный врач и судмедэксперт испытали втроем радость отцовства. Когда «скорая помощь» увезла его в больницу, трое мужчин, не отличавшихся особой сентиментальностью, хором вздохнули, печалясь о судьбе этого малыша, рожденного мертвой матерью. Матерью, которую убил собственный сын, появляясь на свет, поправила его Кьяра, прекрасно разбирающаяся во внутриутробных психологических травмах, последствия которых она пытается искоренять у своих взрослых пациентов. Альвизе пытался установить происхождение ребенка, прежде всего ради него самого и, кроме того, чтобы удостовериться, что тот не был предназначен на продажу. Мы с дядюшками пребываем в беспечности, сидя в нашей башне из слоновой кости. Нам и невдомек, что женщины специально приезжают к нам рожать на заказ детей, которые, едва выйдя из материнской утробы, поставляются бездетным парам. И искать концы этого гнусного бизнеса можно до бесконечности. Конечно, определить происхождение какой-нибудь картины куда как проще, заметил Альвизе. У него не выходило из памяти это маленькое существо, которому он, так сказать, помог появиться на свет. По счастью, Кьяра была знакома с президентом ассоциации «Права человека для всех». Ярая правозащитница, гроза местных властей, та взялась помочь им получить временную опеку над новорожденным, проявляя в помощи Альвизе столько же рвения, сколько занудства она проявляла во взаимоотношениях с комиссаром Кампаной. Появление младенца в палаццо в самый канун дня рождения его новой мамы, пребывавшей на седьмом небе от счастья, казалось благословением Небес. Альвизе не принадлежит к числу ревностных католиков и обращается за помощью к Господу лишь в тех случаях, когда боится совершить глупость. Так, он пригласил на свою помолвку патриарха из собора Святого Марка и двух римских кардиналов — чтобы отрезать себе пути к отступлению. А с этим младенцем — кто скажет, не придется ли потом его возвращать? Никто не знал, откуда его мать родом. Организатор трафика тоже оставался неизвестным. А пока следствие идет своим ходом, пусть этот карапуз понежится в тепле всеобщей любви, как нежился бы хрупкий отпрыск семейства Кампана — маленькая веточка на фамильном древе в андроне. Альвизе снова обернулся к жене и благоговейно погладил ее по щеке, будто поклоняясь Леде, помещенной в центре космического яйца и объятой лебедем-оплодотворителем[11]. Если транспонировать эту поучительную картину на наше время, становится ясно, что у Альвизе нет ни малейшего желания отыскивать семью, которой он должен был бы отдать ребенка, и что, совсем наоборот, он хотел бы оставить его себе. Зачем тогда утверждать обратное? Лучшим решением было бы прекратить поиски, чтобы уничтожить малейшие следы его происхождения, заметила я. Тогда Альвизе хоть в чем-то станет как все, а не будет только комиссаром полиции. И это будет хорошо. Ему останется лишь подать прошение об усыновлении этого пупса, которого я, не найдя более подходящего слова, назвала отростком.