Читая эти строки из дневника своей матери, профессор никак не мог представить себе заросший когда-то травой Невский проспект, по которому он, естественно гулял, будучи в командировке в 1998 году по приглашению «Института динамики геосфер Российской Академии Наук» и посетив Петербург. Тот ничем не отличался от главных магистралей других европейских городов, даже, более того, был гораздо шире и длиннее. И хоть бывшую столицу и называли Северной Венецией, ничего общего с этим итальянским городом у неё не было, разве что такое же наличие каналов, но без гондол и гондольеров и с холодной в течение всего года водой в Неве. Взаимо-перпендикулярные улицы с вполне европейской архитектурой, да и шоссе, выходящие из города во всех направлениях как-то не вязались с бытующим на западе мнением о русских дорогах, имеющих репутацию «семи загибов на версту». Правда, поговорка эта касалась дорог не просыхающей российской глубинки, в которой побывать профессору довелось тоже. И добирались они до этой глубинки сперва самолётом, а потом уже, как говорили в старину, «на перекладных». Поездка эта вписывалась в рамки научной программы пребывания делегации норвежских учёных-астрофизиков в Российской Федерации, членом которой являлся и он. Возили их в тот самый Васильсурск, где находится российский радиокомплекс «Сура», о котором упоминание было выше. Ничем, кроме как метеорологическими исследованиями, на этом комплексе в те, тяжёлые для России годы, там не занимались. Впрочем, как знать, чем там занимались ещё, хотя рассказывали членам норвежской делегации, естественно, только об этих исследованиях. Ну, а затем повезли смотреть генератор для выброса плазмы в ионосфере, который был обещан американской стороне по договорённости, достигнутой на переговорах с Борисом Ельциным. Это было стратегической ошибкой российской стороны, ибо, после того, как американцы осуществили из проданного генератора выброс плазмы на высоте 270 километров, они поняли, какое страшное оружие можно создать на этом принципе с подачи русских. К тому же от хронического безденежья подобного рода генераторы Россия продала ещё десяти странам, в том числе и японцам. Но про всё это станет известно несколько позже, когда профессор, имеющий самое непосредственное отношение к проекту, вернётся домой в Норвегию. Правда, не совсем так гладко закончилась для него эта поездка, как он себе представлял, потому что в самом конце её, на прощальном ужине, к нему подошёл один товарищ от российской стороны и негромко сказал по-английски:
– Мы знаем про Вас всё, в том числе и про Вашу мать Марию Губонину. Возможно, Вам известно, что она сначала работала на нашу страну, а потом стала работать на немцев во время оккупации Норвегии. Я надеюсь, что Вы здравомыслящий учёный и понимаете, что это не пустой шантаж. Поэтому есть предложение, чтобы не переправлять документы о сотрудничестве Вашей матушки с НКВД в Соединённые Штаты и дать Вам возможность спокойно работать и дальше, оказать нам небольшую услугу. Ваш звонок вот по этому телефону будет означать, что Вы согласны. Если звонка в течение недели не последует, мы поступим так, как я Вам только что объяснил.
И он незаметно положил на столик визитную карточку.
Профессор машинально сдёрнул её со стола и положил в карман и только после этого сообразил, что, может быть, делать этого не следовало. Может быть, надо было прервать монолог незнакомца на полуслове и удалиться, как ни в чём не бывало. Но профессор был всё-таки больше учёным, чем разведчиком, к тому же неожиданность подобного рода застала его врасплох. Всю обратную дорогу в самолёте он нервничал, без конца ходил в туалет и мучился одним вопросом – доложить о случившемся своему непосредственному шефу, или же пропустить это, как провокационный трюк со стороны русских? Он больше всего боялся проверок и перепроверок, которые – в случае огласки – начнутся непременно и, как знать, могут явиться причиной его отставки. Хотя, с другой стороны, доказательным здесь может быть только одно: записанный на плёнке разговор, – правда, на самом деле имел место только короткий монолог со стороны русского – и момент прятанья в карман визитной карточки. Но, допустим, он позвонит по указанному телефону и согласится оказать услугу; ведь в таком случае русские рискуют получить двойную игру, что, скорее всего, их вряд ли устроит, хотя и это так же может быть ими предусмотрено. В любом случае, ситуация для него неприятная.
Первое, что он сделал, вернувшись домой, это раскрыл дневниковые записи матери и стал их внимательно читать. Для него – он это чувствовал – они становились своего рода путеводителем по жизни, хотя ничего провидческого в них не было; обычный дневник женщины в духе конца девятнадцатого – начала двадцатого века, с засушенными веточками цветов и запахом дамских духов, который чудом сохранился после такого количества прошедших лет. Он открыл коробку из-под сигар, в них помимо гадальных карт оказались ещё вырезки из норвежских и английских газет, датированные 1945-м, 47-м и 57-м годами. В одной из них было написано следующее:
«…Однако Гитлер и в этом случае оказался едва ли не самым лучшим союзником англичан. Он боялся, что силам, наступавшим из Осло, не удастся своевременно достигнуть Тронхейма. Разрушенные мосты, как казалось нетерпеливому Гитлеру, восстанавливались слишком медленно, хотя сами войска даже по оценке их противников обладали высоким наступательным духом и проявляли невиданную храбрость и находчивость. Он требовал, чтобы в этом районе больше ни одно моторизованное соединение не вводилось в бой. Лишь, после того как 23 апреля у пленного командира 148-й английской пехотной бригады были захвачены важные документы, значение которых далеко выходило за рамки чисто местных событий, настроение в ставке немецкого командования стало опять “оптимистическим”.
В другой заметке говорилось:
«….Тем временем произошла уже давно назревавшая катастрофа западных держав в Бельгии и Северной Франции, которая сказалась и на событиях в Нарвике. Нельзя было распылять силы, посылая большее количество войск для проведения операции на таком удаленном театре, как норвежский, нельзя было выделить достаточно крупные силы флота для поддержки и материально-технического обеспечения подобной операции, учитывая, что смертельная опасность угрожала самому существованию английского экспедиционного корпуса во Франции. Поэтому 24 мая высший союзный совет решил сконцентрировать все силы на французском театре военных действий и отказаться от действий в районе Нарвика».
После прочтения этих заметок профессор вспомнил запись, сделанную на одной из страниц дневника, стал листать его и в одном месте наткнулся на следующее откровение:
«… Я могла бы одним махом опровергнуть всё, что написано в газетах, но, к сожалению, обязана молчать. А между тем никакого пленного командира 148-й английской бригады не было и в помине, зато был очаровательный бригадный генерал Клод Окинлек, который на том памятном вечере стал тут же за мной ухаживать. Я приняла его ухаживания, сказав, что зовут меня Луиза Лохманн и я являюсь шведской подданной. Выпитое вино вскружило ему голову и, как это часто бывает в походных условиях, а, точнее, в условиях войны, когда неизвестно, что тебе уготовано судьбой на завтрашний день, он предложил мне пойти с ним в его кабинет. Я была в ту пору уже беременна, а после шампанского неважно себя чувствовала, поэтому разрешила ему пообнимать себя и удовлетворила его страсть французским способом. Он был на седьмом небе от счастья и помчался за вином, которого не нашлось в его кабинете. Этого времени оказалось достаточно, чтобы несколько документов, лежавших на его столе, спрятать у себя под платьем и, как ни в чём не бывало, лечь на диван. Через минуту ворвался на крыльях любви доблестный генерал, но я ему тут же заявила, что у меня страшно разболелась голова и я прошу отвезти меня в отель. Западные мужчины галантны и обходительны, для них любой каприз женщины является приказом, который следует тут же выполнить, и это облегчает любую задачу подобного свойства. На следующий день я уже пересекала границу Швеции, а к вечеру снова была в Норвегии, только теперь уже в Осло. На вокзале подозвала первого попавшегося stapo и, назвав имя Бео Бенекке, приказала отвезти меня к нему. Мой красавчик Бео сам прикатил на автомобиле, обнял меня, и мы тут же уехали с ним на загородную виллу. Я отдыхала несколько дней и здесь уже узнала о том, что немецкий гарнизон Эдуарда Дитля, чтобы избежать капитуляции и отступить на шведскую территорию, не только выстоял атаки англичан, но сбросил их в море и окончательно утвердил своё превосходство на норвежской земле…»
