«…У 43 были ее золовка 45-1, а также госпожи 32 и 71. Оказывается, 45-1 не далее как вчера оказалась в одной компании с 89, который передал ей «презабавный», как они выражались, рисунок. 01 удалось его увидеть. Нумер 1, стоя одной ногой в Варшаве, а другой в Константинополе, накрыла всех государей Европы своими юбками, словно шатром. А они, подняв глаза и разинув рты, дивятся лучистой звезде, которая образует под ее юбками центр. Каждый из них произносит слова, соответственно его положению и чувствам. Папа римский восклицает: «Иисусе! Какая бездна погибели!» Король Польский: «Это я содействовал ее увеличению!» И проч.».
«…Собирались у 15. Как всегда, среди других присутствовал 89, с которым 01 уже трижды оказывается вблизи в разных домах. Отрадно, что оный не обращает на 01 ровно никакого внимания, вряд ли замечает ее, не то чтобы узнавать.
Опять же от него исходило злословие — как и во время предыдущих встреч. Можно подумать, что он в Россию прибыл не для того, чтобы получше ее узнавать и составлять беспристрастный отчет о своем путешествии, о чем сообщает он на всех углах, а, напротив, сеять в России отвращение к правящему дому! На сей раз он говорил о том (убеждена — гнусно лгал!), как во время ужасной Брестской битвы, проложившей 5 дорогу к Варшаве, последний обратился к своим солдатам со следующими словами: «Товарищи и братья! Наша добрая мать повелела мне перерезать всех поляков: перережем же их». Целый день русская армия резала беглецов и пленных, а 5, во главе казаков, кричал вслед тем, кого не могли схватить: «Бегите, бегите и скажите, что идет 5!» Далее 89 сообщал как о достоверном факте, что, узнав об этом сражении, 1, вне себя от восторга, вышла из кабинета и, увидав двух вельмож, игравших в шашки в прихожей, воскликнула: «О господа, моя игра получше ваших шашек — я забавляюсь избиением поляков, слушайте!» — и она патетически прочла им рапорт».
«…По слухам, кои были уловлены 01 в домах господ 12,69 и 57, в Москве существует некое общество, кое называемо физический клуб. Именуют его также орденом. По своей гнусности орден сей превосходит все, что рассказывалось о самых распутных учреждениях и таинствах. Посвященные мужчины и женщины якобы собираются в определенные дни и беспорядочно предаются самому постыдному разврату. Мужья водят туда своих жен, братья — сестер. От мужчин требуются крепость и здоровье, от женщин — красота и молодость. Вступающий посвящается только после испытания и освидетельствования. Мужчины принимают женщин, женщины- мужчин. После блестящего пиршества пары распределяются по жребию… 12,69 и 57 мечтали о создании такового же общества в Санкт-Петербурге…»
Господа мечтали попусту! После донесения Анны де Пальме полиция в Москве и в самом деле обнаружила такой клуб. Самым большим сюрпризом оказалось то, чего не удалось узнать вездесущей 01: члены клуба принадлежали к самому высшему обществу, к самым богатым и знатным семьям! Ввиду этого, а также потому, что на сборищах и речи не шло о политических вопросах, скандальную ложу запретили и закрыли — только и всего.
Вообще Екатерина была очень довольная своей агенткой.
— Благодаря вам я кое в чем могу сравняться с Екатериной Медичи, — шутила она. — Как известно, у нее имелся целый «эскадрон» красавиц, которых она подсылала к дворянам, в коих заподозривала неблагонадежность, а также к иностранным посланникам. Девица влюбляла в себя мужчину, завлекала его на ложе и в ходе приватной беседы выведывала у него все, что ей было нужно.
Анна де Пальме страшно обиделась, что государыня ставит ее на одну доску с девицами легкого поведения, которые спали с мущинами, и не смогла скрыть своих чувств. Екатерина спохватилась и попыталась загладить обмолвку:
— Вы меня неверно поняли, дитя мое. Я именно себя сравнивала с моей тезкой Медичи, ну а вас… о, вас я бы сравнила с вашей почти что однофамилицей, Эттой Пальм. Неужели вы про нее не слышали? О ней лет двадцать назад рассказывали мне наши дипломаты, побывавшие во Франции. Она голландка, причем отличалась в свое время невероятной красотой. Однако прежде всего она была очень умна. Именно благодаря своему уму она и умела выяснить, какую позицию, например, займет Голландия, если Франция, поддерживая восставшие в Северной Америке английские колонии, вступит в войну с Великобританией. Ее подозревали в шпионаже в пользу Пруссии, в пользу Англии, но, когда пришло кровавое время республиканского террора, она стала изображать рьяную поборницу женского равноправия…
До этой минуты Анна де Пальме слушала с поджатыми губами, однако тут оживилась.
— Этта Пальм выразила протест против законопроекта, — продолжала Екатерина, — который предписывал полиции подвергать двухмесячному заключению замужних женщин за супружескую неверность, тогда как измены мужей объявлялись ненаказуемы.
— И чем кончилось дело? — живо спросила Анна де Пальме.
— Сие мне неведомо, — равнодушно пожала плечами Екатерина. — Доподлинно знаю, что сейчас Этта Пальм находится в тюрьме: то ли за шпионаж в пользу бог весть какой из стран, то ли за связь с якобинцами, среди коих у нее было множество любовников…
— Осмелюсь сказать вашему величеству, что я и это сравнение не нахожу удачным! — воскликнула Анна де Пальме, которую обидчивость сделала дерзкой. — Я ненавижу всех и всяческих революционеров, а работать на другое государство во вред России не смогла бы. Я предпочла бы умереть!
— Не надо, моя дорогая, — твердо сказала Екатерина. — Мне нужны ваша жизнь и ваша помощь. Что вам известно о Екатерине Романовне Дашковой?
Вот тут-то и состоялся разговор, с коего было начато наше повествование.
Княгиня Дашкова, эта Томирис с французским диалектом, как прозвал ее Вольтер,[9]не только усвоила мужские вкусы и манеры, но и как бы обратилась совсем в мужчину, заняв должность и неся обязанности директора Академии наук и президента Русской академии. При этом она усиленно просила Екатерину назначить ее гвардейским полковником, однако та отказала. Ее раздражало постоянное хвастовство Дашковой, из которого следовало, что якобы она возвела императрицу на престол. Екатерине было тошно постоянное напоминание о том, что престолом она фактически обязана кровавому комплоту. Ей хотелось иметь какое-то оружие против бывшей подруги… и она вспомнила о прежних пристрастиях Екатерины Романовны, которая некогда набивалась великой княгине Екатерине Алексеевне не только в наперсницы и соратницы по борьбе. Именно потому Дашкова и ненавидела Григория Орлова, что видела в нем соперника в борьбе за сердце (и тело) обожаемой женщины. Именно потому Орлов и настаивал на изгнании Дашковой, что опасался страшного ущерба для репутации своей венценосной подруги.
И теперь Екатерине пришла в голову мысль выяснить, сохранились ли у Дашковой былые распутные пристрастия, а если да, нельзя ли с их помощью держать эту неистовую сторонницу гинекократии[10]в ежовых рукавицах.
