Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего её звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастерённые из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх — нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.
— Съели, да? — На ворохе корзин, придерживая их и держась за них — одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облачённый в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и всё же она не желала укладываться в голове.
— Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? — Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.
— Храбрый, да? — Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утёрся о его спину, — где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, — он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, — только язык сперва укоротили бы… Храбрец.
Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передёрнул плечами, вся плетёная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.
— Заткнись! — Сет рявкнул это одновременно с отцом ребёнка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Ненадолго.
Обоз плёлся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.
— Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то — добыча не богатая.
— Я не последыш. — Мальчишка настороженно прищурился. — С чего ты взял, будто я — последыш?
— А как же, — грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, — раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьём тваво батьку, как раз и останешься… последыш!
— Твоя неправда! — Слёзы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот. — Неправда ваша! Как вы батьку прибьёте, когда вы связанные?!
— Ой, связанные! — Балагур никак не унимался. — Вот погоди, ночь придёт — весь обоз перережем! Чай, с замками обращаться умеем и ножи в руках держать сподручные!
— Мооол-чать! — Охрана не выдержала, солдат дёрнул коня в сторону, ожёг весельчака плетью.
Гогот стих. Лишь некоторые крутили ещё головами, стряхивая набежавшие на глаза слёзы, а неугомонный балагур тихонько похохатывал.
Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.
В связке завязались тихие разговоры:
— …Телег по десять…
— Сколько раз уже было…
— Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…
— …Полегло бы народу сколько…
— …Да, уж всё меньше… взяли бы добычу богатую…
— …Тут уж не товар… тугие кошельки в голове… охрана знатная…
— …Ту охрану считать поздно…
Я крутился во все стороны, пытаясь уловить суть. Хотя разговор шёл почти шёпотом, пленные грабители без труда слышали друг друга, я же — скорее читал по губам.
— Ты уши не больно-то развешивай. — Сет ткнул меня локтем в бок.
Я обернулся.
— Он это серьёзно? Что всех повесят? Без разбору?
— Капитан Вадимир? Этот серьёзен. Слово сдержит — как пить дать… — Сет потупил взгляд, задумался. — Ты и вправду не знаешь?
— Что? — безуспешно попытался сообразить я.
— Да ты и впрямь… не отсюда, — он сверлил меня взглядом. — Была б моя воля, я б тебя… Чую, доставишь ты хлопот нам…
— Это ещё почему? — Я вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.
— То б нас повесили, и дело с концами… Боюсь, пытать станут.
— Что-о-о?! — Я бы остановился, если б не тянувшая вперёд цепь.
— Сдаётся мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка… И историю на твоём месте я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. — Одним взглядом он измерил меня вдоль, поперёк и вглубь. — Не выбираются такие, как ты, из лабиринта. Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками.
Если, разговаривая, он приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил на всю длину в принципе короткой цепи.
Я задумался над его словами. Крепко задумался. Капитан не поверил моему рассказу о девочке. Очевидно, ей удалось хорошо спрятаться в лесу, а солдата оглушил кто-нибудь из грабителей, тот, кому повезло больше, чем товарищам. И я уже не знал, так ли это хорошо, как кажется на первый взгляд. Ребёнок. Один. В лесу. Допустим, она без труда проведёт там день, а если не испугается и не заплутает, может и вернуться в избушку. Но маленькая девочка. Одна. В лесу… Ночью.
Я зябко поёжился, так неприятна была эта внезапная мысль. О том, что она может рискнуть и попытаться найти дорогу домой, я предпочитал даже не думать. Огляделся: солнце вставало над вершинами самых высоких деревьев и начало уже припекать, дорога подсыхала, жижа под ногами превращалась в вязкую грязь. Прошло часа полтора — не больше, ещё есть время, но с каждой секундой путь обратно становится всё длиннее. Итак, мне надо было срочно покинуть обоз.
— Сет. — Он отшатнулся, когда я качнулся к нему, упёрся плечом в плечо.
— Боже! Откуда же ты взялся? — Он зло вздёрнул верхнюю губу. — Чего тебе ещё?
— Помоги мне бежать, Сет!
— Да ты спятил! — Теперь запнулся он, нарушив равномерное движение в связке. — Кем ты себя мнишь?
— Если ты мне не поможешь, я… — Губы внезапно пересохли. — Я сдам тебя Вадимиру!
— Да? — Кажется, я развеселил его. — И как же ты это сделаешь? Расскажи, мне очень любопытно.
Облизывая пересохшие губы, я в последний раз прикинул, всё ли правильно рассчитал.
— Я не только сдам тебя, Кат… — тонко выдержанная пауза позволила мне заметить чуть дёрнувшийся уголок глаза, — я расскажу капитану, кто именно обещал всеми силами помогать Белгру.
Он растянул губы в улыбке.
— В такие байки не поверит даже Вадимир.
Это не вселяло надежд, обыкновенный грабитель видел меня насквозь. Но я уже не мог отступить.
— Конечно, я не прибегу и не стану выкладывать ему всё на тарелочке… Но если я буду молчать… Откажусь отвечать на любые вопросы… Скажу, что скорее умру, нежели признаюсь хоть в чём-нибудь… — Я снова склонился к самому его уху и зашептал, не в силах остановиться: — Как ты думаешь, долго ли будут нас пытать, прежде чем повесят, в этом случае?
