Недовольно искоса глядя на Виталия, эмоционально:
– Тебе надо бороться! В лаптях, так в лаптях…
Поедая взглядом в упор:
– Уже не босой мальчик! Потопчешь ножками и это поле! Оно?! Вся наша жизнь и надо признаться – она как не крути: «Борьба!»
Дергая шеей, назидательно:
– Всё в жизни бывает, но нельзя уходить от действительности. У тебя дети! Надо жить и выживать ради них!
Не сдерживаясь в запале, прокричал:
– Я тебе сказал, ты меня услышал!..
Виталий, сверля суровым взглядом, что мог говорить лишь одно: «Не трожь детей – святое!..» С презрением цедя сквозь зубы, выдавил:
– Да уж как-нибудь…
Тяжело вздохнув, отвернулся.
Начальник, вновь дергая шеей, поднялся с кресла. Встав рядом с Говорухиным, с любопытством рассматривая как бы, между прочим, о чём-то вспомнив, с некой нервозностью в голосе добавил:
– Да к слову! Дня два назад у меня была твоя жена, симпатичная женщина, но уж очень дерганная, нервная. Наверно, и её мог бы понять. Не медок выпила.
С любопытством:
– Она всегда у тебя такая? – глядя в упор. – Сказала, что детей отправит к твоей матери. Взвинченной какой-то показалась, вся на взводе, тебя хотела видеть.
Впиваясь в лицо Виталия взглядом со скользящей иронией:
– Чтобы наверняка раздавить, как «таракана – пруссака». Мол, довёл до всего этого никто-то, а сам. Не взыщи!..
Отойдя от Говорухина, вновь сел в кресло.
Сгруппировавшись над столом, констатируя ситуацию с сарказмом, подметил:
– Завяли лютики! Стало быть, сдохла любовь, сломалась на корню! Как и твоя бабёнка взяла и сломалась. Не первая она, да и не последняя!..
Отмахнувшись рукой, подытоживая, хлестко бросил:
– Не выдержала, стало быть, испытания!
Вскочив с кресла выпрямляясь, потрясая указательным пальцем вверх, стал мельтешить перед столом:
– Ради детей! А их я вот тут читаю, нервно перелистывая личное дело – двое! Совсем крохи.
Вновь мельтеша. Но на этот раз его хватило ненадолго, резко остановившись, посмотрев на Виталия, найдя, что тот упрям, пояснил:
– Ты обязан жить и быть мужиком!
– А баба?! – косясь в его сторону, – она и есть баба, всегда ищет сильного!.. – с гордостью. – Льва!.. Это я к чему?!
Обращая внимание:
– Меня, к слову сказать, зовут ни кум и сват, а Лев! А если уж со всеми формальностями… Подполковник, Лев Анатольевич Аничкин! Запомни!
Опять мельтеша, забегал, как маятник взад-вперёд перед столом. Подойдя к Виталию, берясь за спинку стула с непониманием глядя на того тут же отойдя, остановившись у края стола теребя в руках папку с личным делом, зло, бросая обратно на стол, вслух нервно прокричал:
– Им сегодняшним всем – средства на безбедную жизнь нужны, не без того!..
– Пойми и прости! В таком поганом мире живём!..
Ходя взад – вперёд, чтобы как-то понять и самому, что только сейчас озвучил, скороговоркой выпалил:
– Сказала, что при тебе, стало быть, она вовсе не жила. Ещё молодая! Жить хочет! – разводя руками. – Вот – так и сказала! Что ей самой, как бы выжить!.. «Не работает, без денег сидит с детьми…»
Глядя цепким взглядом стихая:
– Да и ты, вон как подвёл.
Виталий по-прежнему упрямо молчал, не проронив на это ни слова. Аничкин на мгновение остановился. Качая головой, констатировал:
– Упрямый! Тяжело тебе будет. Как ты здесь не любят, но где-то, как-то уважают.
С вызовом:
– Попробуй, обмани судьбу! Гни свою дуду! Тяжело вздохнув, нажал на звонок.
Вошедший сержант-конвоир не поднимая глаз, подошёл к осужденному. Виталий Говорухин встав, отвернулся от подполковника, заложив руки за спину стоя по стойке смирно.
Аничкин строго посмотрел на конвоира тот, понимая его взгляд, поспешил вывести Говорухина.
Подполковник, в след, решая, что это будет к месту, добавил:
– Одиночка! «Человек – Сейф!..»
– Если что, знай, ко мне всегда можешь достучаться, я буду следить за тобой пока ты «Мой».
– Это то, что я могу для тебя сделать. Нравишься ты мне, осужденный, Говорухин!
Продолжая стоять с открытым лицом с нескрываемым любопытством, пристально смотрел в след тому, кто заставил нервничать, ожидая реакцию Виталия Говорухина. Тот, опустив голову вниз, не оборачиваясь, вышел, за ним поспешил, толкая в спину, сержант-конвоир.
Дверь за ними закрылась.
Подполковник Аничкин, вытирая испарину со лба рукавом кителя, сплюнул в сторону.
Зашагав семимильными шагами к сейфу, подойдя, дергая шеей, что могло лишь сказать одно, уж очень накручен, взял стоящий на нём графин.
Дрожащей рукой, наливая воду в стакан, стал взахлеб пить, вытирая ладонью капли воды на губах, вслух зло, проговаривая, – Возись со всеми, мать их!.. Возмущенно:
– Со мной, кто бы так в Чечне…
– Сопли вытирай им «сморкачам» на их чистенькой морденции, не унимаясь: «Ангелы серые!»
Стряхивая из стакана на пол последние капли воды застыл в немом оцепенении, глядя долгим взглядом на закрытую дверь…
…Тусклый свет в коридоре тюрьмы ничего не говорил о времени суток, хотя уже наступило утро.
Была естественная суета, распорядок выполнялся строго по режимному расписанию.
Рыжеволосый охранник среднего возраста, немного полноватый с мясистым подбородком, дыша в затылок заключенному, вглядываясь в упор в спину суровым взглядом глубоко посаженых глаз, вёл заключенного по коридору.
Изредка подталкивая вперёд дубинкой.
Наконец они остановились возле камеры. Охранник, приоткрыв тяжелую дверь, не поднимая глаз, пробурчал:
– К стене!..
Заключенный прилип к стене, белый как полотно от злости кивнул через левое плечо неопределенно в сторону, с напряжением в голосе спросил:
– И что ты, дядька – такой злой?
Охранник, молча наотмашь открыл дверь камеры.
Виталий перед тем, как войти, глядя в темноту с сарказмом подметил:
– Ты же человек!
Тот на мгновение задумался, соизмеряя взглядом осужденного с ног до головы, мол: «кто бы говорил…»
Зло, толкнув в спину грубо вталкивая в камеру, рявкнул:
– Не тебе мне читать проповеди, тоже мне праведник! – зубоскалясь. – Племянничек! «Кум тебе может и крестный дядька!» – с сарказмом. – А у меня здесь, таких как ты родственников, «серых ангелов»… По пальцам не счесть. Бессчётно!
