Жизнь карт-бланш.
Глава 1. Приговор
В зале суда, как никогда было немноголюдно, хотя время приближалось к обеду. Даже любители переждать осенний моросящий дождь в тепле прошли мимо облитых грязью людских судеб.
На суде присутствовали только самые близкие с двух сторон, как со стороны обвиняемого, так и потерпевшей стороны. Единственной посторонней фигурой среди них был спецкор одной из местной значимой городской газеты, Олег Кривонос. Моложавый более чем интересный, привлекательный мужчина, являющийся самой яркой личностью в СМИ, что славился своей пронырливостью и дотошностью, выявляя то, что не смогли выявить на следствие «Боги – чёрствые следователи», что зачастую подчас ломали человеческие судьбы.
Конечно же, были и исключения, в миру показывались настоящие люди чести, те спасатели обречённых на наказания, отстаивающие их невиновность, в руках которых был главный козырь – отсутствие виновности.
Олег Кривонос, сидел на первом ряду с самого края, пристально глядя на судью.
Его присутствие говорило лишь об одном, что разбираемое дело более чем запутанное и он, как всегда, лично захотел со стороны присмотреться к нему именно здесь и сейчас в зале суда, чтобы написать правдивую статью.
Он, с интересом вглядываясь в лица присяжных и судьи, ловя каждое слово, торопливо доводя до автоматизма, спешил, тут же записать в блокнот.
Через два сидения от него сидела молодая дама в траурной одежде, ушедшая с головой в свое горе.
Она, не отрывая взгляда, строго следила за всем, что происходило в зале, не доверяя никому.
Рядом с ней сидел, преклонного возраста интеллигентного вида мужчина, по всему видно её отец, который, как раненый зверь сверкал злыми глазами в сторону обвиняемого, Виталия Говорухина.
Это имя уже пару месяцев штормило мозг, кажется, что оно внесено в реестр памяти надолго, если не сказать – навсегда и легло тяжелым оттиском – «кровный враг».
Обвиняемый сидел за заграждением, закрыв лицо руками, пряча его от всех, роняя скупую мужскую слезу.
Кажется, что он до сих пор не верил в то, что с ним происходило, всё было, как в страшном сне, не хотелось открывать глаза на происходящее.
По всхлипу и шепоту: «Виталик», можно было догадаться, что женщина, сидящая на последнем ряду, вытирающая слезы, никто иная, как его жена.
Она, тоже впиваясь взглядом, смотрела на судью эту бесчувственную женщину, которая сию минуту рушила ее до недавнего времени кажущуюся обустроенную благополучную жизнь. Мозг не мог переварить тот факт, что всё стало «прошлым».
Изредка вскользь бросая взгляд на мужа, по – бабски всхлип, причитая, ранила этим и свою и его душу, которая казалось, сейчас выпорхнет или завянет внутри, лишив навсегда светлого будущего.
Виталий не поднимая головы, стараясь поддержать её в эту минуту, скупо бросал:
– Ириш не надо…
Та безутешно рыдала, стесняясь своих слёз, машинально посматривая в маленькое зеркальце, торопливо осушала их, украдкой подкрашивая размазанные губы.
Пожилая женщина, сидящая рядом с ней справа, успокаивала, гладя ей руку, полушепотом монотонно твердя:
– Держись, родная! Держись! – и, устремив взгляд вдаль на Виталия, украдкой делая в воздухе крест, нашептывая сухими губами, тихо просила. – Господи не оставь моего соседушку на произвол судьбы! Сжалься! Помоги! Вверяю нашего бедолагу в твои руки!..
Но кажется, мольбы никто не слышал в этом зале, они никого не трогали ни за сердце, ни за душу.
Женщина, совсем отчаявшись, беспомощно хлопала глазами, глотая соленые слезы обид за него, за Ирину, его жену, да и за свою беспомощность в этой ситуации, как ей казалось здесь-то уж точно не до кого не достучаться.
Судья, стоящая в мантии, как «черный ворон», сухощавая женщина лет под пятьдесят в каких-то неимоверных очках, как каменное изваяние, холодно, не глядя не на кого зачитывала решение суда.
Было видно, как открываясь, шевелились её сухие губы. Слов не было слышно. Она машинально поправляла очки, то и дело, спадающие на нос, продолжая смотреть невидящим взглядом вперёд в одну точку на стену. От той, в конце концов, рикошетом шло по назначению к Виталию Говорухину, сидящему на скамье подсудимых.
Отчего тот, это, ощущая резко встав, сделал шаг вперёд, чтобы что-то до конца понять.
Отпрянув от заграждения, пребывая в шоке, стоял как затравленный зверь, в напряжении вглядываясь в лица членов Суда, присяжных, принимая приговор, впитывал, как губка, так и не понятое им, только что вслух сказанное судьей, он будто совсем оглох.
Сделав шаг назад, не веря до конца, вновь подошёл к заграждению, кладя на него руки, тряся решётку, что есть силы, беспомощно застонал.
Но тут же обессилив, прилипнув к ней, застыл в немом ожидании.
Охранники, безмолвствуя, старались дать ему секунды принять всё происходящее в данный момент, как неоспоримое, по сути, никем.
Они, отворачиваясь от поникших глаз, только что здесь и сейчас осужденного, глядели в зал ничего не говорящим взглядом.
Было слышно, как скрипнуло сидение под отцом убитой горем дамы, как судья произнесла последние заключительные слова, объявляя окончательное решение суда.
На мгновение показалось, что судье это давалось с трудом, у неё на лбу выступил пот, та, явно силясь, проговаривала каждое слово:
– В виде лишения свободы, сроком на 9 лет, под содержание в Государственном Исправительном Учреждении УЭ 140/2а строгого режима…
В тишине послышался скрип сидений, охи, слёзы соседки, та сидела в немом ужасе, вслух бессмысленно причитая.
До слуха каждого доносились лишь сухие слова судьи:
– Вы можете подать апелляционную жалобу на решение суда…
Дама в трауре, повернувшись в сторону осужденного, пронзительно сверкая глазами, всем своим видом как бы говорила: «Будь ты проклят!..»
Соседка, скорбно рыдала, ей было жаль и Виталия и Ирину.
Та глядя вперёд сидела белая, как мел, беспомощно оглядываясь по сторонам, закусывая губы, шептала:
– За что? Почему?
Пожилой мужчина, сорвавшись с места, сделал попытку подбежать к осужденному, чтобы ударить того, пусть через заграждение, но обязательно поставить и свою последнюю точку в вынесенном приговоре.
Размахивая руками, со слюной на губах, проклиная, безудержно кричал:
– Чтоб тебе 9 лет?! – отпрянув, отрешенно махая рукой, подавленно констатировал. – Ты заслуживаешь большего, Ирод… Кары Божьей! Тут же порываясь вперёд, сквозь охрану еле сдерживаясь, плюнув через заграждение как на само исчадие зла его семьи, безудержно тряся решетку, обессилев, заплакал.
