Пес встал, отряхнулся и побежал прямо к ней. В маленьком дворике гостиницы он казался еще больше, чем на пляже. Не иначе он помесь лабрадора с бегемотом, подумала Лиз, прикусив губу.
– Пошел вон! – Лиз стала поспешно отступать назад. – Сейчас же уходи! Убирайся!
Но Рубен все приближался, слегка помахивая пушистым хвостом. В нескольких шагах от нее от остановился и оскалился, показав ряд резцов, сделавших бы честь саблезубому тигру.
Лиз нашарила за спиной ручку дверцы своей машины, но вспомнила, что только что заперла ее.
Не спуская глаз с собаки, она стала рыться в сумочке в поисках ключей.
– Давай иди прочь от меня!
Но в планы Рубена это не входило. Он снова двинулся к ней, все так же оскалив пасть. Лиз прижалась спиной к машине, забыв о ключах.
Говорят, что собаки чувствуют, когда человек испытывает страх, и поэтому на него нападают. Рубену, видимо, выпал счастливый день, потому что Лиз была в ужасе.
Но тут она увидела, как из гостиницы выходит высокий человек в камуфляжной куртке.
– Помогите! – завопила она. – Уберите от меня свою собаку! Она хочет меня укусить!
Мистер Голайтли-Смит сделал несколько шагов и встал, уперев руки в бока.
– Что вы, черт возьми, разорались? Он вас не тронет.
– Об этом мне лучше судить. – Лиз тяжело дышала, словно только что пробежала марафонскую дистанцию. – Ваш чертов пес оскалил свою пасть. Его надо держать на поводке… надевать намордник…
– Если кого и надо держать на поводке, так это вас, леди, – резко бросил мистер Голайтли-Смит.
Он свистнул, и собака, послушно подбежав к нему, села рядом, высунув язык. Потом посмотрела на Лиз и снова оскалилась.
– Вот видите… Он опять это делает.
– Он вам улыбается!
– Улыбается?
– Одному Богу известно почему. Это его излюбленный фокус, но он его показывает только тем, кто ему нравится. Правда, иногда оказывается, что у него плохой вкус, – вздохнул он, любовно погладив мохнатую голову Рубена. – Пошли, старина. Леди боится животных.
– Ничего подобного.
Лиз вдруг почувствовала себя ужасно глупо. Ведь она бывала в самых диких и горячих точках по всему миру. Ей приходилось жить в палатке в джунглях, в укрытиях в зонах боевых действий, а здесь – здесь она средь бела дня испугалась улыбающейся собаки! Невероятно!
– Я люблю собак. Но не таких огромных и тех, кто умеет себя вести.
– Одним словом, комнатных собачек, – презрительно буркнул мистер Голайтли-Смит.
– И что это должно означать? – вспыхнула Лиз. – Нет, можете не отвечать. Я предпочитаю не знать. А теперь, если вы будете столь любезны и придержите своего пса, я, с вашего позволения, войду в дом.
– Минуточку. Нам сначала надо уладить небольшую финансовую проблему. Я за этим сюда и пришел.
– О! – Лиз в нерешительности остановилась.
Кроме камуфляжной куртки, на нем были здорово поношенные джинсы и башмаки на толстой подошве, которые знали лучшие времена, только это было очень давно. По всем приметам он явно не принадлежит к богатым.
Лиз натянуто улыбнулась:
– Послушайте, давайте забудем об этом, ладно? Какая-то местная фирма взялась починить рукав моего плаща, а помощник миссис Барнс просто сотворил чудо с моими сапогами. – Она выставила ногу. – Видите, как новенькие.
– Мне ваша благотворительность не нужна. Я знаю, сколько стоит такой плащ, как ваш. – Он достал из внутреннего кармана куртки конверт и бросил его Лиз. – Ловите.
Не ожидая такого поворота, она невольно поймала конверт, но, когда увидела, сколько в нем денег, обомлела.
Она не возьмет у него эти деньги.
– В этом нет необходимости… – начала она.
– А я думаю, что есть. Теперь мы в расчете, и больше нам незачем встречаться. Так что на этом и закончим.
– С удовольствием. – Его тон задел ее. – Но совсем не обязательно платить наличными. С таким же успехом это мог бы быть чек. Впрочем, – с деланной улыбкой проговорила она, – я понимаю, почему вы хотели остаться инкогнито. Но вам это не удалось. Никакой вы не Смит. Мне известна ваша настоящая фамилия.
Говоря все это, она не знала, какой, собственно, ожидала реакции. Может, она надеялась, что он покраснеет и начнет переминаться с ноги на ногу и что-нибудь пробормочет в ответ? Во всяком случае, он должен был хотя бы смутиться.
Но ничего подобного не произошло. Его лицо сначала выразило недоумение. Потом он начал закипать от ярости точно так же, как это было при их первой встрече. Та же враждебность, и то же презрение.
Если бы у нее не было за спиной машины, к которой она уже и так прижалась, она бы отступила подальше от линии огня, потому что вдруг почувствовала себя в опасности. Но ни в коем случае нельзя было дать ему это понять. Она улыбнулась с небрежным видом:
– Да ладно вам. Что в этом такого?
Он ответил слишком тихо и слишком ровным голосом:
– Как вы узнали мое имя?
– Это было не так уж трудно, – пожала она плечами. – Деревня-то небольшая. Здесь все друг друга знают. – «Может, выразить ему соболезнование по поводу смерти его жены?» – подумала она, но решила воздержаться – кто его знает, как он к этому отнесется.
– Да, верно.
Тон его голоса привел ее в замешательство. У нее даже мурашки побежали по коже.
Этот человек не был безвредным чудаком, а силой, с которой следовало считаться, причем опасной силой. Интересно, мелькнула у нее в голове шальная мысль, от чего умерла его жена?
– Каким бы способом вы ни получили эту информацию, – все так же тихо продолжил он, – предлагаю держать ее при себе, или вы пожалеете. Я ясно выразился?
– Да, ясно, – удивленная его реакцией, ответила она.
– Вот и хорошо.
Он бросил на нее обжигающий взгляд; сделал знак собаке и ушел тем широким легким шагом, который она отметила еще на берегу. Пес тенью следовал за ним. Через минуту они скрылись за воротами, которые вели на улицу.
Лиз вдруг обнаружила, что все это время почти не дышала, и с облегчением перевела дух. Ей просто не верилось, что эта странная сцена произошла на самом деле.
Людей следует предупреждать, что здесь живет этот псих. Но если переименовать гостиницу, назвав ее «Рай для психов», сюда вообще никто не будет приезжать.
Когда она наконец собралась с силами и ее стали слушаться ноги, она вошла в дом и поднялась в свой номер.
Прекрасный день был испорчен напрочь. Все ее усилия, затраченные на то, чтобы вернуть себе хотя бы чувство равновесия, теперь показались ей напрасными.
