— Не знаю. Может быть. Но скорее всего папе.
4
— Господи, у меня все лицо заледенело. Ты ведь сказала, что не любишь моря зимой.
— Я помню. Но ты только посмотри на волны. Они такие замечательные, правда? Все в пене и водоворотах.
— А дождь со снегом только добавляет им очарования. Давай лучше пойдем и съедим что-нибудь.
Мы прибыли в Брайтон часа за полтора до начала вечера памяти (это все из-за меня — мы выехали из дома в десять утра) и теперь вязнем в глубоком песке, перемешанном с галькой, и смотрим на волны. Джо считает, что у меня иррациональный страх перед опозданиями и потому я всегда срываюсь с места слишком рано, — но если по правде, я просто хотела лишний раз поглазеть на море.
— Ты чем занята?
— Считаю.
— Зачем?
— Хочу убедиться, что каждая девятая волна на самом деле больше других.
— А она больше?
— Конечно, нет.
— Идем отсюда, я проголодался. Найдем подходящее местечко и поедим рыбы с картошкой.
— А как насчет «даров моря»? — Из-за ветра я вынуждена кричать. — У пирса есть забегаловка. Они торгуют моллюсками и всем таким.
— Ни в коем случае, — содрогается Джо и кутается в пальто. — Ничего маринованного, ничего неумерщвленного и ничего в собственном соку.
Не понимаю я его нелюбви к морепродуктам. Из «даров моря» мне нравится почти все. Рядом с вокзалом была старомодная кафешка, и папа иногда водил меня туда в знак поощрения. Там подавалось все, что можно выловить в море. Жирные желтые мидии, посыпанные перцем, трубороги, которых надо было извлекать из раковин при помощи специальной вилочки, куски крупного угря, политые зеленым как травка соком, и, наконец, самое вкусное — устрицы, которые жались в своих раковинах и проскальзывали по пищеводу, как куски теплого солоноватого желе, оставляя песчинки на зубах.
Я облизываю губы и пробую обработать Джо.
— Как насчет устриц? — спрашиваю я в надежде, что присущие им свойства афродизиака перевесят чашу весов. — Устрицы — это очень полезно. Говорят, они усиливают половое влечение.
— И какую конкретную пользу они мне принесут в данный момент? — интересуется Джо, смахивая с лица ледяные капли. — Мы под открытым небом. На берегу моря. Сейчас середина марта.
— Правильная постановка вопроса. Но ведь заранее ничего не знаешь. Может, ты съешь их много и они еще будут оказывать свое действие, когда мы вернемся домой.
— Ни за что, — упирается Джо. — Никогда.
— Ну перестань. Польешь их своим соусом «Табаско» или чем-нибудь в этом духе.
— Ладно, — вздыхает Джо. Соус «Табаско» явно сослужил мне добрую службу. — Но только если потом мы зайдем в «Гранд-отель» и выпьем чаю с булочками.
* * *
— Что-то меня подташнивает.
— Зачем же ты их столько стрескала? Их надо смаковать. А ты как схватишь деревянную вилку, да как начнешь вскрывать раковины и метать моллюсков в рот. Я оглянуться не успел.
— Откуда ты знаешь, что их надо смаковать? Ты их до сегодняшнего дня даже не пробовал.
— Так точно. Но пожалуй, к ним можно привыкнуть. Не такая уж это гадость, как я думал.
— Я пошла в туалет, — говорю я, сдерживая тошноту. — Закажи все сам.
Я отправляюсь на поиски уборной, раздвигая на своем пути пенсионеров, а Джо заказывает чайник «Эрл Грея» за пять фунтов и полную тарелку теплой сдобы. Что-то нервишки меня подводят. Меня тошнит не из-за съеденных устриц, мне делается плохо при одной мысли о встрече с Фрэнком и сводными братьями. Время от времени мы звоним друг другу, но вживую не виделись уже многие годы. С моей последней поездки в Азию. С того момента, как мы с Джо стали жить вместе.
Чем ближе наша встреча, тем дальше я ухожу назад в прошлое. Я, со всеми моими способностями, опять превращаюсь в неуклюжую одышливую девчонку с пятнами от пролитого супа на майке; девчонку, которой стоит войти в комнату, как лампа со столика падает на пол, а в ресторане она ест все исключительно столовой ложкой. Эта девчонка вовсе не такая несуразная, на самом деле она на удивление ловкая и дошлая, но почему-то в присутствии своей семьи становится какой-то недоделанной.
Вообще-то Фрэнк совсем неплохой человек, просто после смерти мамы он не знал, как со мной обращаться. Да еще и я так себя вела, чтобы жизнь медом не казалась. Мне нравилось, например, разбрасывать упаковки из-под тампонов по всей ванной, я ведь знала, что ему это неприятно. Я брила ноги его лезвиями, и они всегда были тупые и в засохшей пене. Я таскала к себе домой юных байкеров, воняющих гормонами и «Пако Рабанном», и почти равнодушно трахалась с ними на двухъярусной кровати в своей «кладовке», только чтобы поутру за завтраком насладиться выражением лица Фрэнка, когда очередной кавалер попадется ему на глаза.
Я пила, бросила учебу, пыталась — безуспешно — выращивать марихуану рядом с бобами Фрэнка и три года питалась исключительно батончиками «Марс», соевой колбасой и рисом. Перед финальным матчем чемпионата мира по футболу 1982 года между Италией и Западной Германией я выломала плату из нашего телевизора — это была, наверное, самая большая гадость с моей стороны. Плату близнецы таки нашли (я ее бросила в пруд), но поиски отняли у них полдня, и все равно телевизор стал не тот, что раньше.
* * *
— Ты в кино разбираешься? — спрашиваю я, садясь за столик рядом с Джо.
— А что?
— Почему в момент наивысшей тревоги герои всегда брызжут себе холодной водой в лицо?
— Кто их знает. Может, им легче становится.
— Не становится. Проверенный факт. Я только размазала тушь и размыла грим, который камуфлирует прыщ на подбородке.
— Что ты так расстраиваешься из-за этого? Твой прыщ даже не разглядеть.
— Ты же разглядел. К тому же, когда я мыла руки, кран в туалете взбесился и залил мне жакет. Теперь я смахиваю на наркодилершу, и все будут пихать друг друга локтями и шептаться: «Вот видишь, а что я говорил?»
— Ты замечательно выглядишь, — старается меня приободрить Джо. — Морской воздух вернул тебе румянец.
— Это все тошнота. — Я тянусь за сдобной булочкой.
— У тебя прекрасный цвет лица. — Джо проводит рукой по моей щеке. — Ты круто смотришься.
— Вид у меня не печальный?
— Вовсе нет.
— Не как у наркодилерши?
— Ничего общего.
— А может, как у любительницы кошек, у которой их десяток, и она ест на обед «Вискас», когда ей лень сходить в магазин?
— Нет, нет и нет, — протестует Джо. — Ты сама похожа на кошечку.
— Ну, спасибо, — говорю я.
— Не за что.
* * *