— Мое имение еще ближе к Форбсу, — проворчал Макгиливрей, — но я лично не горю желанием наносить ему визиты!
— Конечно, — подхватил Эниас, — твоего мужа можно понять. Он слишком долго жил за границей, наши проблемы ему чужды, да и рисковать имением ему не хочется… Это у него в крови — залечь на дно и присматриваться, куда ветер дует. Вспомни его деда — он был одним из первых, кто поспешил разоружить свою армию, как только закончилась война пятнадцатого года. Вспомни отца — он один из первых поклялся в верности Ганноверской династии, потому что дрожал за свои поместья! Слава Богу, в его клане много людей, которые никогда не простят ему этого и никогда не будут драться под английскими знаменами, даже если твой муж сожжет их дома и пустит по миру!
— Он этого не сделает! — сердито произнесла Энни.
— Как знать, на что он способен, — Роберт был вне себя, — если смог забыть своего короля и присягнуть этому английскому безбожнику! Какой он после этого шотландец?!
— Ты хочешь сказать, что Ангус не настоящий шотландец?
— Спокойно, Энни! — поднял руку Эниас. — А ты, Робби, поосторожнее в выражениях! Я уверен, что Ангус все-таки честный человек, иначе бы ты, Энни, давно сама перерезала ему горло!
— Ты произносишь это таким тоном, Эниас, — прищурилась Энни, — словно что-то недоговариваешь. Давай выкладывай!
— И скажу! Я не сомневаюсь, что твой муж предан Шотландии… но пока он этого ничем не доказал. Он неплохо растит скот, знает толк в торговле, может, если надо, разрешить спор из-за земельных границ… но, похоже, все же не до конца понимает чаяния простых шотландцев. А они хотят независимости для своей страны. Но им нужен лидер, способный повести их в бой. И если Ангус не возьмет на себя эту роль, рано или поздно они подыщут на нее кого-нибудь другого.
Энни смотрела по очереди на каждого из троих кузенов, на Джиллиза, который при каждом ее взгляде на него смущенно отводил глаза, и, наконец, на Макгиливрея. Она вдруг почувствовала, как по телу пробегают холодные мурашки.
— Теперь я наконец догадываюсь, — прошептала она, — для чего вы устроили эту встречу. Вы хотите нарушить клятву, данную вами Ангусу, и присоединиться к принцу! Я права?
— Не станем скрывать, мы подумывали об этом, — признался Эниас. — Что до нас, то мы-то готовы хоть сейчас, но три-четыре новых человека на стороне принца — радости мало. Вот если бы три-четыре тысячи…
— Тысячи? К тебе не присоединятся и триста человек, Эниас! Подумай, что это для них означает — нарушить верность клану, потерять дома, честь и совесть…
— Честь и совесть? Они будут сражаться за своего короля! Или ты понимаешь доброе имя как-нибудь иначе?
— Да, они покроют себя славой, но слава не вечна — эйфория от победы рано или поздно пройдет, и на них будут смотреть как на людей, нарушивших клятву. Можно ли доверять таким людям?
— Если уж речь зашла о добром имени, то я уверен: людей, готовых ради победы пожертвовать своим добрым именем, не так уж и мало.
— И ты один из них? Подумай — тебе придется поставить на карту не только имя. А твоя семья, твой дом, все, что ты нажил потом и кровью за долгие годы? Ты хочешь, чтобы твое имя было вычеркнуто из церковной книги, чтобы твои дети были признаны незаконнорожденными?
— Спроси меня лучше, как я могу смотреть в глаза жене, когда мог бы взять меч в защиту своего короля — и не взял! Да лучше умереть в борьбе, Энни, чем жить в рабстве! Впрочем, что я тебе объясняю — ты же не мужчина, тебе не понять…
Энни вскочила, охваченная безумной вспышкой гнева. Она еле удержалась, чтобы не швырнуть свой стул в камин, и лишь грохнула им об пол.
— Да, я не мужчина, но это не значит, что я не понимаю твоих чувств. Скажу больше — я бы сама сражалась с тобой плечом к плечу, если бы мой господин приказал мне. Мы бы еще посмотрели, кто больше прикончит этих англичан!
— Мы не сомневаемся в твоей верности Шотландии, Энни, — заверил ее Ферчар, проснувшийся от удара стула об пол. — Скажу больше — нам нужна твоя отвага.
— Скажи лишь, что делать, дедушка, и ради тебя я готова на все!
— Дело серьезное, Энни, подумай хорошенько, прежде чем решиться!
— О чем ты, дедушка?
— О том, о чем ты недавно говорила сама: люди готовы восстать, но им нужен хороший вожак. Да что я говорю, — Ферчар покачал головой, — они сами все хотят быть ими, как бы не передрались еще, чего доброго! Нужен не просто вожак — им подавай такого, чтобы был хитрым, как Форбс, бесстыдным, как Лудун, обещающий им в награду земли и золото, и вдобавок такой, который сможет добиться, чтобы их снова считали полноценными членами своих кланов вне зависимости от того, выиграют они или проиграют.
Энни сразу же начала лихорадочно подыскивать, кто бы мог подойти на эту роль, но не находила никого… пока взгляд ее не упал на Макгиливрея. Ну конечно же, он — златогривый лев Шотландии!
— Тебя, Джонни? — спросила она напрямик. — Они выбрали тебя?
Макгиливрей ответил не сразу. Подтянув ноги, он начал подниматься. Когда он выпрямился наконец в полный рост, голова его почти касалась потолка. Джон сделал шаг навстречу Энни, и голова его попала в луч света, отчего светлые волосы стали похожи на нимб, глаза же светились адским огнем.
— Спасибо за доверие, крошка, — произнес он, — но они все-таки сделали другой выбор.
— Кого же они выбрали? — чуть слышно прошептала она.
— Тебя, Энни, — спокойно ответил он.
Глава 2
Мы оставим на время наших героев и перенесемся снова туда, где узкая тропка разделяет хребты Гарбхал-Бег и Гарбхал-Мор.
…Едва приметив краем глаза какое-то движение, один из охранников Макгиливрея машинально вскинул свое ружье, но вовремя остановился, так как замеченный им поднял руку и просвистел условленный пароль. Сидевший в засаде невольно позавидовал приближавшемуся напарнику — тот был одет в сухое и провел два часа перед теплым камином, наслаждаясь горячим ужином, в то время как сам он уже почти закоченел, поджидая его на морозе, и борода покрылась инеем.
Дозорный опустил ружье и стряхнул с пледа снег, переступая замерзшими ногами, чтобы хоть немного согреть их. «Ну ничего, — думал он, — еще чуть-чуть — и я буду наконец в конюшне, а там — теплый ужин, крепкий эль… Слава Богу, моя смена прошла спокойно…» Впрочем, ни он, ни кто-либо из его товарищей и не ожидал в эту ночь никаких инцидентов.
Англичане не склонны покидать свой насиженный лагерь ночью без крайней нужды, тем более в такую мерзкую погоду. Дозорные обменялись несколькими фразами — в основном крепкими выражениями по поводу мороза, — и вновь прибывший сменил товарища на посту. Ни тот, ни другой так и не заметили еще двоих, все это время пристально наблюдавших за ними из-за елей.
В отличие от людей Макгиливрея эти двое в любую минуту ожидали какого-нибудь подвоха. Оба были тепло одеты, хотя каждый на свой манер. На горце был плед, обмотанный несколько раз вокруг пояса и перекинутый через плечо, и шлем, глубоко нахлобученный на лоб. Щеки его и подбородок заросли столь густой рыжей бородой, что видны были лишь глаза и длинный нос, напоминавший утиный клюв.
