— Пиши-ма, — умоляла я срывающимся от волнения голосом, — ты должна мне рассказать! Мне нужно узнать об этом. И ничто на свете не заставит меня возненавидеть тебя.
— Надеюсь, так и есть, — ответила Пиши, — потому что вы с Анджу для меня как дочери, которых у меня, к сожалению, никогда не было. Бидхата Пуруш послал мне вас, чтобы я испытала материнское счастье, и я всегда благодарила его за это. Но я беспокоюсь не о себе, а о тебе. И о твоих отношениях с…
Тут Пиши неожиданно замолкла. В тишине, окружившей нас, я заметила, как изменился ее голос: он стал глухим, низким и жестким, — как никогда. Меня оглушил страх, мне показалось, что, узнав эту опасную историю, можно сгореть во внезапно вспыхнувшем огне.
Пиши внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Ты уверена, что хочешь знать эту тайну?
Если бы на моем лице отразилась хотя бы тень страха, она бы замолчала, белый жар солнца перестал бы обжигать меня, а я вернулась бы к своей простой беззаботной жизни.
Но я, совладав с собой, ответила:
— Да, я уверена.
— Ну что ж, — продолжила Пиши покорно и нервно, — садись ко мне поближе, я тебе всё расскажу. Это действительно твое право — знать правду о своем отце. И о матери тоже. И если после этого твоя любовь не исчезнет, значит она истинна, ничто и никогда ее не разрушит.
Так я узнала правду о своем отце и его смерти.
* * *
— Твой отец появился в этом доме в жарком месяце срабан[19], — начала Пиши свой рассказ, — в засушливый год, когда на полях погибал урожай риса, а к нашим воротам стало приходить больше нищих, чем прежде. Даже в глазах Биджоя, отца Анджу, стала появляться тревога, потому что тогда главным источником дохода для семьи были рисовые поля, которые издавна принадлежали нашему роду. Я очень беспокоилась за него, потому что больше всего на свете хотела, чтобы мой младший брат был счастлив. Ведь он взял меня в дом, когда я лишилась своей семьи, и сделал все, чтобы я не чувствовала себя обузой.
У твоего отца с собой был синий чемодан, длинный тонкий футляр для музыкального инструмента, обитый красным шелком, и молодая жена. В тот вечер, когда он пришел, небо вдруг затянули пузатые серые тучи и подул прохладный ветер, принося издалека запах влажной земли и цветов чампаки[20]— запах, от одного только воспоминания о котором даже моя старая вдовья кровь бежит быстрее. Начался сезон дождей. Каждую ночь мы слушали стук капель дождя по крыше и благодарное шуршание листьев кокосовых деревьев. Дождь лил весь месяц, иногда прерываясь солнечными днями. К концу месяца в нашем саду расцвело столько цветов, сколько я никогда в жизни не видела: бэль, жасмин джуи и белый гандхарадж — король цветов с опьяняющим ароматом. Урожай риса был спасен.
Биджой решил, что твой отец приносит удачу, и, может быть поэтому, сразу впустил его в сердце. Но я думаю, что раньше или позже это всё равно случилось бы, потому что твой отец был необыкновенно обаятелен в своем безрассудстве и легкости характера. Казалось, что каждый новый день для него был чист от следов прошлого, и он мог расплатиться за все что угодно одной лишь улыбкой.
Биджой сразу полюбил твоего отца за то, что тот был совершенно не похож на него, всегда такого правильного и ответственного. Как и положено единственному сыну в семействе Чаттерджи. Но в компании с твоим отцом излишняя серьезность брата пропадала, он смеялся сердечно, как мальчишка. За это я тоже сразу полюбила твоего отца.
Он сказал нам, что его зовут Гопал, он единственный сын нашего младшего дяди, о котором мы знали только лишь то, что много лет назад он, получив свою часть наследства, покинул родной дом после серьезной ссоры с дедом. Гопал рассказал нам, что его отец обосновался в городе Кулна, по ту сторону границы, где успешно занимался торговлей до раздела страны[21]. Однако после начавшихся волнений он потерял все: дело, дом, сбережения и, не выдержав такого потрясения, вскоре умер.
Мы с радостью приняли двоюродного брата, почитая за честь то, что он пришел именно к нам. Гопал был очень хорош собой, светлокож, благороден на вид. А как весело он смеялся, рассказывая о злоключениях во время своего путешествия в Калькутту! Малейшего повода было достаточно, чтобы он запел. И он играл на флейте, которая и была в том самом футляре, обитом красным шелком. Играл он так же хорошо, как и его тезка Гопал — бог Кришна, очаровывавший пастушек Бриндавана, чтобы они покинули свои дома и мужей, и последовали за ним.
Гопал почти ничего не рассказывал о себе и твоей матери. Что-то я узнала из неосторожных слов Налини, оброненных ей здесь и там, кое-что мне удалось понять, когда я собрала воедино несвязные фразы, сказанные ею в бреду в тот день, когда она рожала тебя, мучаясь от жара, горя и боли. Твой отец впервые увидел Налини, когда его лодка причалила к берегу реки, где твоя мать стирала белье. Он пообещал, что женится на ней и она станет женой человека из богатого и знатного рода, одного из старейших родов в Калькутте. Гопал так ласково говорил с ней, обещая вечную любовь… ей показалось, что он и звезду бы уговорил спуститься с неба. Забыв обо всех предостережениях мам, тетушек и деревенских старух, на рассвете Налини сбежала из родительского дома. Она позволила твоему отцу взять себя за руку и отвести на старую разбитую лодку, полную таких же мужчин, как Гопал, которые надеялись найти счастье в большом городе.
Мне захотелось перебить Пиши. Она ошибалась. Эта авантюристка, сбежавшая из дома, не могла быть моей матерью! Мама вся — женщина из вздохов и жалоб, так трепетно относящаяся к правилам приличий, как будто это хрупкая фамильная вещь из хрусталя, доверенная ей. Мама, которая всегда говорила, что в доме ее отца не потерпели бы такой расхлябанности, как здесь, — разве она могла стирать белье на реке, словно какая-нибудь деревенская девчонка? Тем не менее, когда я закрыла глаза и представила эту картину, я поверила, что так всё и было.
Я видела мать — хрупкую и испуганную девушку, которая, почувствовав на себе нескромные взгляды мужчин, закрыла лицо краешком сари. Ступив на борт лодки и почувствовав запах немытых тел, она с ужасом подумала, не совершила ли страшной ошибки. Вдруг отвращение к каждодневной домашней работе погубило ее? В родительском доме ей приходилось драить горшки, отчего ее ногти всё время были черными и обломанными; разжигать огонь в печи — от этого глаза краснели и воспалялись; обмазывать стены хижины коровьим навозом, протекающим каждый сезон дождей. Наступила ночь, она безмолвно глотала слезы под чужим звездным небом. А когда отец попытался тайком поцеловать ее за тюком сена, она с неожиданной силой оттолкнула его.
