Шестьюдесятью тремя часами ранее КК заглянула в темный зев стенного сейфа размером два на два фута. Она, окутанная полуночным мраком, стояла посреди офиса на верхнем этаже дома в Амстердаме. Комната роскошно обставлена: кресла и столы от «Хэнкок энд Мур», старинные персидские ковры, бесценные картины экспрессионистов, современнейшая электроника.
На голове Кэтрин была тонкая лента с крохотным фонариком, который освещал раскрытый стенной сейф перед ней. В руке она держала пожелтевшее письмо в прозрачном пластике, невероятно старое; черные чернила, которыми выводились буквы, растеклись в местах складок. Написанное по-турецки письмо оставалось для нее тайной за семью печатями, если не считать христианских, иудаистских и исламских символов наверху.
Она передала письмо Симону, который быстро скопировал его миниатюрным сканером, встроенным в сотовый, и тут же отправил изображение в свой офис в Италии.
Осторожно, чтобы не сработала сигнализация, которую она умело отключила пятнадцать минут назад, КК закрыла дверь сейфа. Вернула картину на крюк над сейфом, поставила на место безделушки и антикварные вещицы на полке внизу.
Она уже повернулась, собираясь уходить, но тут ее взгляд упал на картину, висящую на стене рядом с письменным столом. «Страдание» Гоетии[9]— шедевр, написанный в 1762 году на пике карьеры художника вскоре после смерти его жены. Кэтрин хорошо знала эту картину, может быть, лучше любой другой в мире. Некоторое время назад она проследила, как та переходила из рук в руки, изучила биографию художника, его душевное состояние в то время. Выяснила тип использовавшихся красок, холста, на котором написана картина. Стала специалистом по Гоетии. А первой картиной, которую она украла и продала на черном рынке, было «Страдание».
Мысли ее метались, она поедала взглядом Симона.
— Что? — спросил тот, видя ее озабоченность.
— Я украла эту картину десять лет назад, — ответила девушка, стреляя глазами по комнате. — Нужно убираться отсюда. Как можно скорее.
Симон на бегу вытащил конверт, на котором заранее был написан адрес и поставлен почтовый штемпель. Сунул внутрь письмо в прозрачном пластике, выбежал в холл и бросил конверт в почтовый желоб[10].
КК уже догнала его.
— Ты думаешь, это была подстава?
Симон уставился на нее.
— Ни в коем случае, я…
Но закончить он не успел — дверь лифта открылась, свет в кабине выключен. Оттуда выскочили трое охранников, а двое остались в темной кабине, молча глядя, как сдаются Симон и КК. И хотя девушка не видела их лиц, она точно знала, кто такой тот, что пониже. Она узнала его не только по фигуре, но и по изменившейся атмосфере, ощущению опасности, которого не испытывала с тех пор, как была еще девчонкой.
Барабас Азем Огурал, директор «Хирона», сидел в своей квартире на верхнем этаже тюрьмы. Помещение площадью две тысячи пятьсот квадратных футов, интерьер которого находился в резком контрасте не только с тюрьмой, но и со всем этим царством пустыни в целом. Деревянные стены увешаны картинами и зеркалами, мебель изящная, изысканная — низкие замшевые диваны, шикарные кресла с шелковой обивкой. Из больших окон открывался вид на мир пустыни, ее залитые лунным светом песок и камни уходили за горизонт.
В комнате стояла прохлада, словно из чистого протеста против погоды, но теперь уже становилось жарковато, и Барабас проклинал генератор. Если он сломался, то на его починку уйдет не одна неделя, а он не терпел, когда его лишали привычного комфорта.
Джеймер и Ханк вот уже десять минут как ушли в третий раз за вечер, чтобы восстановить электропитание. Он знал, что должен был сделать это сам. В этой тюрьме над пустыней не найти ни одного человека хоть с какими-то зачатками разума — исключая, конечно, его.
Он сделал карьеру, дослужившись до полковника из рядовых акбиквестанской армии. Далось это ему тяжкими трудами, взятками и устранением одного генерала, который возражал против бесчеловечного обращения с людьми. Барабас вышел в отставку с хорошей пенсией и отличным счетом в банке — и все это благодаря его изобретательной капиталистической хватке, способности шантажировать и выкручивать руки людям и стране, которых он поклялся защищать. Огурал принял предложение занять должность директора тюрьмы «Хирон», поскольку она предоставляла ему идеальный штаб, откуда можно руководить различными операциями, включая и «исчезновение» людей — часть из них попадала сюда вовсе не по приговору суда, — которые сначала оказывались в камерах, а потом в безымянных могилах.
Барабас взял фонарик, нашел рацию, нажал кнопку, прокричал:
— Джеймер, если ты через тридцать секунд не включишь рубильник, то лучше тебе вообще не возвращаться.
Ответа он не дождался.
— Джеймер?
Барабас не из тех людей, кто закипает медленно — он уже кипел. Тот, кто не вытягивался перед ним в струнку, выводил его из себя и всегда платил высокую цену. А Джеймер заплатит самую высокую. Но потом Огурал вспомнил, какой страх испытывают перед ним его подчиненные. Они знали, что он без колебаний пустит пулю в лоб любому и швырнет его тело в долину. Им известна его репутация — за бутылку водки мог убить невиновного. Джеймер был его заместителем, и если не отвечал, значит, не мог.
Барабас подошел к шкафу и быстро натянул форму, не прекращая проклинать охранников. Он схватил пистолет, рацию, фонарик и направился к двери.
Охрана была приучена к пассивности. Троекратное отключение электричества породило у них подозрения, что погода, наконец, сделала свое дело и державшийся на честном слове генератор вышел из строя. Большинство из них, впрочем, не возражало против темноты — можно будет подремать на стоградусной жаре[11], не опасаясь взбучки.
Они все улыбались, слыша гнев Барабаса по рациям, хотя никто из них не сказал ни слова, опасаясь расправы, все они внутренне радовались, что директору хотя бы раз вместе с ними придется попотеть на этой жаре.
Все заключенные спали, не зная о происходящем, поскольку в камеры не проводили электричество, а источниками света там, как и полтора века назад, были луна и солнце.
Как заключенных, так и охранников вполне устраивало, если электричества не будет хоть еще неделю. Они не испытывали в нем нужды. Никто никуда не собирался.
Майкл сунул ключ охранника в замок, распахнул дверь и встретился взглядом с КК. Лицо ее представляло собой маску, лишенную любых эмоций. На ней был черный рваный комбинезон, одеяние, не очень похожее на тюремное и к тому же идеально сидящее. Руки и лицо покрыты грязью. Он смотрел на женщину, с которой расстался десять дней назад и с тех пор не имел никакой связи, и мысли его смешались. Молчание недоумения быстро перешло в злость. Кэтрин слишком умна, опытна и не могла оказаться здесь случайно. Майкл понял, что месяц, проведенный вместе, был ложью, обманом с ее стороны, выходящим за всякие рамки.
