В гараже было холодно до дрожи. Лукаса сильно клонило в сон, но совсем отключиться он не мог. И все же не сдавался. Его мозг занимала одна-единственная мысль, и он был намерен воплотить ее. Зубы у него стучали, сильная дрожь сотрясала тело, глаза смотрели в одну точку, а лицо ничего не выражало, как бывает у человека, решившегося на опасное, но неизбежное путешествие, которое, возможно, окажется гибельным. Он протянул руку и включил мотор, чтобы заработала система отопления, а затуманенный снотворным мозг уже не мог подсказать ему, насколько опасным было это действие.
8
Когда муж поставил машину в гараж, Иоланда уже лежала в постели. Но она не спала, а читала. Но как ни старалась она сосредоточиться на чтении, все равно не понимала ни слова. Выпитое накануне вечером вино уносило ее мысли к мужчине, с которым она сегодня обедала, и к предложению, которое он ей сделал.
За двадцать девять лет преподавательской работы перед Иоландой прошло множество учеников. Большинство из них она забыла. Многих помнила только в лицо. Но были такие, о которых она помнила все, а особенно выражение их глаз, когда они слушали ее в классе. Даниель Бушар был одним из них. Он обожал историю, как ребенок обожает мороженое.
После школы он пошел в колледж, потом в университет и часто звонил ей, чтобы обсудить задание, преподавателя или очередную девушку, в которую влюблялся. Со временем он стал доктором наук, опубликовал свою диссертацию, посвятив книгу «Учительнице и Наставнице, которая открыла для меня мое призвание».
Иоланду это так растрогало, что она пригласила Даниеля на обед в ресторан мужа. Даниель пришел вместе с молодой гречанкой. За обедом он шепнул Иоланде, что зайдет к ней завтра – узнать ее мнение об этой девушке, потому что всерьез подумывает о женитьбе. Он собирался ехать в Чикотими, городок в семистах километрах севернее Монреаля, чтобы преподавать в местном университете.
После того как молодые люди ушли, Лукас спросил жену:
– Ты заметила, что его подружка очень похожа на тебя?
– Пожалуй. Только она не так болтлива. За весь вечер едва сказала несколько слов.
– Просто она поняла, что Даниель не любит ее так, как любит тебя.
– Я гожусь ему в матери!
– У него есть собственная мать.
На другой день Даниель не заехал к ней, чтобы узнать ее мнение о невесте. И не позвонил, чтобы пригласить ее на свадьбу, и не попрощался перед отъездом в Чикотими. Позвонил он только два года спустя и сказал, что не может дольше выносить Чикотими – слишком сонный, спокойный и однообразный – и возвращается в Монреаль. И добавил: «Вы завтра свободны? Я сейчас работаю над новой книгой и хотел бы поговорить о ней с вами».
Она предложила встретиться в ресторане. Но Даниель сказал: «Эти два года я питался исключительно греческими блюдами. Как насчет суши?»
Она решила, что он женился-таки на той гречанке, и, когда он в семь часов заехал за ней, она с удивлением узнала, что он порвал с невестой на следующий же день после того обеда в «Талассе».
Сейчас Даниелю Бушару было тридцать пять, но, когда он смотрел на нее, в глазах его по-прежнему появлялось подростковое выражение. От этого взгляда Иоланде делалось неловко, потому что он возбуждал в ней чувства, которые не имели ничего общего с чувствами учительницы к бывшему ученику. К счастью, вчера говорил в основном Даниель.
– Я много размышлял в Чикотими, – сказал он. – вечерами там нечем больше заняться. Я думал в основном о росте религиозности и воинствующей позиции церкви и о том, как это проявляется в наше время – я называю это террором ханжества. Может быть, виновато в этом мое одиночество, но у меня появилось ощущение, что мы скатываемся назад, к временам Ипатии. С тех пор, как вы впервые упомянули в классе ее имя, я едва ли о ней вспоминал. Это было двадцать лет назад, и вы тогда говорили о значении книг. Но теперь, когда я смотрю шестичасовые новости, мне кажется иногда, что мы снова перенеслись в 415 год. Тогда Ипатия пыталась спасти Александрийскую библиотеку с ее четырьмястами тысячами книг от толпы монахов, которые вознамерились сжечь книгохранилище ради того, чтобы умами отныне владела одна-единственная книга. Я все думал – как такое было возможно? Сожжение всех книг ради утверждения одной повлекло за собой десять или больше темных веков невежества. Почему люди хотят вернуть пускай даже десять таких лет? Если они ищут духовности в нашем материальном мире, Бог – это свет, а не тьма, и никакая религия не оправдывает систематическое убийство, насилие и разрушения, которые сегодня распространены повсеместно. Что на самом деле заставляет людей совершать поступки, которые противоречат вере, защиту которой они себе приписывают?
Я перечитал массу книг о фундаментализме на Востоке и на Западе. Просмотрел километры кинохроники мировых событий, снятой за последние двадцать лет. И вот однажды я увидел в новостях два сюжета, один за другим. Первый – это было интервью с папой. Когда его спросили, что он думает об имевших место случаях изнасилования монахинь священниками, он ответил: «Вы не думаете, что именно женщина толкает мужчину на безответственные поступки?»
Второй сюжет был о том, как восемь вооруженных людей напали на начальную школу в Алжире. Они велели всем выйти во двор, взяли одну девочку, перерезали ей горло на глазах у остальных детей и заявили: «Теперь ступайте по домам и скажите вашим родителям, что с их дочерьми случится то же самое, если они снова отправят их в школу».
Я еще раз просмотрел пленку. Иранцы, занявшие посольство США в 1979 году, хотели главным образом утвердить теократию, защитить своих от американского империализма и западного «разложения». Впрочем, большинство из них носят майки и джинсы. Правда, только мужчины. В проамериканских странах, таких как Саудовская Аравия, мужчинам доступны все плоды западной цивилизации, тогда как женщинам не позволяется даже водить машину. Я не стал бы над этим столько размышлять, если бы в стремлении защитить свою веру и свою культуру мужчины тоже ограничивали бы себя. Если бы они воздерживались от пользования Интернетом, например, что запрещается в Израиле хасидским женщинам. Но всегда выходит так, что ограничивают именно женщин. Почему? Потому ли, что женщины оказываются скорее подвержены дурному влиянию и легче сбиваются с истинного пути, увлекая за собой и мужчин? Даже в Штатах всплеск увлечения основами морали направлен главным образом на область секса, в частности на поведение женщины. Возможно, я слишком далеко захожу, но меня так и подмывает сказать, что на глубинном, подсознательном уровне именно страх перед женщиной и ее раскрепощением заставил мужчин направить самолет в башни-близнецы. Я знаю, что женщины сами всегда помогали утвердиться идеям, законам и требованиям, которые их порабощают. Но ведь их так долго держали во тьме, что они забыли про свет. Даже когда слабый лучик света озаряет их души, они отказываются в него поверить, потому что неожиданный свет всегда пугает.
Очень может быть, Иоланда, что я глубоко заблуждаюсь. Вот почему мне так нужна ваша помощь. Взяться за решение этой проблемы одному – это все равно как есть рис одной палочкой. Мне требуется точка зрения женщины.
