Любознательный читатель смотрит на эти страницы в ожидании волнующих приключений и новых переживаний. Его ждет рассказ о странном путешествии, предпринятом Лукасом из Монреаля в поисках девушки, покинутой им когда-то в Греции.
Он хотел сказать ей: «Прости меня». Что для грека довольно странно. Со времен Эдипа греки обычно ведут себя так, словно признание за собой хотя бы малейшей оплошности будет стоить им сразу обоих глаз.
Лукас готов был пожертвовать по крайней мере одним глазом. Не то чтобы он не ценил свои глаза. Вещи, которые они ежедневно показывали ему, он называл «маленькими повседневными чудесами». «Когда на душе пасмурно, стоит только женщине улыбнуться мне, – говорил он, – и жизнь снова начинает играть всеми красками, наполняется радостью и счастливыми возможностями. Разве это не чудо?»
Но – увы – девушка, которую он искал, умерла, прежде чем он успел сказать ей, как жалеет о том, что причинил ей боль, и никакая улыбка больше не могла его ободрить.
А потом он узнал, что на протяжении веков люди во всех странах воспринимали сны более-менее одинаково: есть мир живых и мир мертвых, а между ними перекинут мост из сновидений, на котором они и встречаются.
Это история одной такой встречи.
1
В первый раз Зефира заставила трепетать его сердце, когда ему было одиннадцать лет. Самой ей тоже было одиннадцать. Произошло это в начальной школе в Агии Марине, что находится в старой бухте греческого острова Лерос.
У Лукаса с парты упал ластик, отскочил от досок пола и откатился к ногам одноклассницы.
Зефира сидела, склонившись над тетрадкой. Сдвинув брови и сжав губы, она погрузилась в контрольную, которую состряпал учитель их шестого класса, человек суровый, высокий, костлявый и прямой как палка, по прозвищу Радар. Ученики верили, что его огромные оттопыренные уши способны услышать даже самые сокровенные их помыслы!
Когда Лукас опустился на пол, чтобы достать ластик из-под парты Зефиры, он увидел в глубине, под ее синей юбкой, белый треугольничек хлопка.
Зефира всегда нравилась Лукасу больше остальных девчонок в классе. Наверное, потому, что у нее была горделивая походка и пухлые губы. Но после того, как он увидел ее трусики, его чувство уподобилось лихорадке, которая терзала его, пока ему не удалили гланды. Но эта лихорадка не сопровождалась ознобом или той, просто стало немного трудно глотать. И еще ему показалось, что вся прочая жизнь помимо этой девчонки исчезла. Теперь на что бы он ни смотрел, ему всюду мерещилось то, что он увидел под ее юбкой.
Контрольную он тогда так и не написал. На перемене не пошел играть с ребятами на школьный двор, а забился в угол и смотрел исподлобья на то единственное во всей вселенной, что было по-настоящему живым, – две худенькие ножки, прыгавшие через веревочку и не подозревавшие о произведенной ими катастрофе.
Вернувшись в класс после перемены, Лукас сам столкнул ластик с парты. Он искал его так долго, что Радар поинтересовался – зачем это мальчишка снова ползает по полу на четвереньках?
Лукас что-то пробормотал, покраснев до ушей.
– Не мямли! – повелел ему Радар. – Говори внятно, как подобает мужчине. Что ты там делаешь?
Нестор, сын священника, прыснул:
– Фотографирует Зефирины панталоны.
По классу прокатился смех. Лицо Лукаса пылало. Он зажмурился и призвал на помощь Господа, Его Мать и всех святых, которым он когда-либо ставил свечу. Он просил, чтобы они сию минуту перенесли его куда-нибудь далеко-далеко, пусть хоть в самое сердце пустыни Сахара.
Когда он снова открыл глаза, Радар с линейкой в руке подзывал его к себе. Он пять раз ударил Лукаса по каждой ладони. Лукас сдержал слезы и до конца уроков сидел неподвижно, как камень. Но когда все вышли из школы, он сшиб Нестора с ног, оседлал его и набил ему рот песком. И с тех пор никогда больше не разговаривал с сыном священника. А еще он боялся встретиться с Зефирой взглядом. Увидев ее, он теперь неизменно сворачивал в сторону. Зато вечерами предавался фантазиям: вот Зефира переодевается в ночную рубашку, вот принимает ванну. А он, как Человек-невидимка, незримо при этом присутствует…
2
Во второй раз Зефира заставила сердце Лукаса трепетать, когда ему исполнилось семнадцать. Она уже не жила больше в Агии Марине, а переехала в Лакки, новый порт острова Лерос.
Лакки – самая большая бухта естественного происхождения в Средиземном море. После того как итальянцы в 1912 году купили у турок Додеканесские острова, Муссолини решил построить в Лакки военно-морскую базу, откуда намеревался восстанавливать, по мере возможности, былое величие Древнего Рима. Из-за этой мечты Лерос и бомбили так сильно во время Второй мировой войны – сперва силами воздушного флота ее величества, чтобы выжить итальянцев, затем силами люфтваффе, чтобы заставить убраться англичан, а потом снова королевской авиацией, чтобы прогнать немцев. Большинство местных жителей, которые пережили этот кошмар, думали только об эмиграции.
Чтобы удержать мужчин острова от массового переселения, правительство Греции перестроило часть портовых укреплений в корпуса психиатрической больницы. Половина взрослого населения острова начала работать там. И Зефира, окончив школу, пошла работать горничной на виллу директора клиники.
Лакки находился в пяти километрах от старой бухты Агия Марина. Зефире это расстояние казалось чрезмерным, и она навещала родителей, оставшихся в Агии Марине, всего три-четыре раза в год.
Отец Зефиры был рыбак, проводивший большую часть свободного времени за картами в прибрежной таверне, где Лукас работал теперь вместе со своим отцом. Здесь раз в три или четыре месяца он наблюдал, как она в расцвете своей ослепительной юности общается со своим родителем, и при этом мучительно всякий раз краснел, уверенный, что она не забыла случай с ластиком и что их отношения разрушены безо всякой надежды на восстановление.
Некоторые считают, что ничто так не питает ненависть, как перенесенное унижение. Но Лукас лелеял каждый образ, который пробудила в нем эта девочка. И хотя он не видел ее месяцами, стоило только в поле его зрения попасть женским трусикам, как жаркие фантазии снова овладевали им, будоражили мысли, очаровывали. А объектом его ненависти стал сын священника.
Нестор пошел учиться дальше, частенько захаживал в таверну со своими новыми приятелями и трепался исключительно о гигантских пенисах и необъятных влагалищах. В доказательство своей правдивости он носил за правым ухом веточку базилика и говорил, что жует ее, чтобы избавиться от запаха женских потаенных местечек.
Лукас был уверен, что единственные покрытые волосами ложбинки, которые ему доводилось лизать, были его собственные подмышки. Веточка базилика должна была отвлечь внимание от его змеиных глазок, которые только и высматривали, как бы кого высмеять и унизить. Лукас никогда не отвечал на приветствия Нестора, никогда не обслуживал его столик. «Ты обслуживаешь внука дьявола, – говорил он отцу, перефразируя старую леросскую поговорку: «Сын священника приходится внуком дьяволу».
