— Зачем вам? Сеньор де Морбиз сегодня не принимает.
— Речь идет о четырех убийствах, — ответил Тибо, и в его голосе прозвучал металл. Это, похоже, проняло стражника. Четыре убийства, черт побери! Он даже вытаращил глаза.
— Идите к шамбеллану,[5]вон туда. — И он указал на дверь справа во дворе замка.
Наверху лестницы их встретил упитанный человек с хитроватым лицом. От восхищения Жанны не осталось почти ни следа. Она была достаточно чувствительна, чтобы ощутить дух высокомерия, царивший здесь повсюду. Ей открылись богатства города, но и унизительность собственного положения. Она всего лишь крестьянка, пришедшая с такими же, как она, людьми без силы и власти.
Толстяк произнес нечто вовсе невразумительное с вопросительной интонацией:
— Quod possumus per vos facere, hospites ruris nostri?[6]
На секунду растерявшийся Юмбер де Вир пришел в себя и сказал твердым голосом:
— Мы не говорим на латыни, дружище. Нас привело сюда дело о четырех убийствах. Вы говорите по-французски?
С лица толстяка мигом слетело сытое и самодовольное выражение.
— Четыре убийства? — растерянно произнес он на французском языке.
— Именно так. Мы пришли говорить с сеньором. Нам сказали, что он сегодня не принимает, и отправили к шамбеллану. Это вы?
— Нет. Я доложу ему. Подождите здесь.
Жанна окинула взглядом просторную залу, освещенную лившимся из окон светом, — подобных окон ей еще не приходилось видеть. Из мебели тут были только скамьи по бокам огромного стола, два табурета да украшенное позолотой кресло с высокой спинкой. На другом конце залы в камине горел огонь.
Через несколько мгновений в залу вошел человек, одетый в расшитые плащ и шапочку. На ногах у него были туфли с загнутыми носками, длина которых показалась Жанне просто дурацкой. За ним шел встретивший их толстяк.
— Я шамбеллан Жан де Клеси, которого вы желали видеть, — произнес человек. — Вы говорили об убийствах?
— О четырех убийствах, — уточнил Юмбер.
Шамбеллан сделал им знак следовать за собой и, указав всем места на скамье, уселся в золоченое кресло. У другого конца стола пристроился толстяк с пухлой книгой, чернильницей и пером.
Юмбер поведал о всем происшедшем. Он, как видно, уже имел опыт таких разговоров, ибо в своем рассказе не упустил ничего — ни одного имени, ни одного названия селений, ни одной мелочи. Шамбеллан ни разу не прервал его. Уткнувшись носом в книгу, писарь царапал пером по бумаге. Когда рассказ был закончен, шамбеллан наклонился к Жанне и спросил:
— Это ты Жанна Пэрриш?
— Да, это я.
— Я принял тебя за юношу.
Он обернулся к писарю и сказал:
— Пошлите пристава… Нет, ступайте сами и спросите сеньора де Морбиза, не желает ли он ознакомиться с этим делом. Моих полномочий здесь недостаточно. Да, и велите подать вина.
Вскоре слуга поставил на стол поднос с графином вина и бокалами. Полуденный звон донесся с колоколен церквей Сент-Этьен и Сен-Пьер. Воздух, казалось, был наполнен мириадами золотых блесток. Слуга подал вина шамбеллану, затем его гостям. Те пригубили: да, это не кислятина, как на мессах бедняги отца Годфруа. Жан де Клеси по-прежнему хранил молчание. Снова зазвонили колокола, и тут в залу вошел молодой человек в голубом платье с длинными рукавами и сдвинутой набок шапочке.
— Встаньте, — велел Жан де Клеси посетителям и, покинув свое кресло, двинулся навстречу вошедшему. Он что-то вполголоса сказал своему господину, и тот повернулся к просителям.
Это был сам шевалье де Морбиз, наместник графа де Клермона, временного управляющего герцогством Нормандия. Жанна разглядывала его: самоуверен, напорист, возможно, хитер, гордится своим положением. А цвет лица! Жанна и не думала, что мужчины бывают такими белокожими.
Морбиз устроился в кресле, которое до него занимал де Клеси, а шамбеллан переместился на другой край стола и сел напротив писаря. Тот встал и пододвинул к сеньору книгу. Морбиз снял перчатку с правой руки, и Жанна в очередной раз сказала себе, что на свете воистину есть множество вещей, о существовании которых она и не подозревала. Где было ей видеть такие светлые и длинные перчатки? Шевалье пробежал глазами запись показаний Юмбера.
— Я вижу, — сказал он, закончив чтение, ясным, сильным и приятным голосом, — что ваше дело должно быть рассмотрено судьей, но вы не обратились к нему, ибо не знаете личности убийц. Я своей властью принимаю три решения. Во-первых, мы прочешем лес, где, как вы говорите, укрылись разбойники. Я немедля выделяю для этого три сотни людей, включая лучников. Во-вторых, я сообщу обо всем епископу, чтобы он назначил в ваш приход нового священника. И наконец… Кстати, а кто тут Жанна Пэрриш?
— Это я.
— Я готов был поклясться, что вы юноша, — сказал шевалье, улыбнувшись. — Ну так вот, поскольку вы остались сиротой, я выделяю вам именем короля Франции, нашего возлюбленного Карла Седьмого, и правителя Нормандии графа де Клермона pretium doloris[7]размером в пять золотых экю, которые следуют всем пострадавшим от чужеземцев.
Он сделал знак шамбеллану, и тот удалился, по всей видимости, за деньгами. Шевалье посмотрел на Жанну.
— Благодарю вас, монсеньор, — сказала та.
Все это время писарь продолжал делать пометки в книге.
— Жанна Пэрриш, — сказал вернувшийся в зал де Клеси, — встань и подойди к сиру де Морбизу.
Жанна приблизилась к столу. Де Морбиз окинул ее долгим взглядом, слишком долгим, подумалось Жанне. Потом он протянул ей кошель.
— Монсеньор, — сказала она, — когда ваши люди будут прочесывать лес, они могут найти вместе с разбойниками маленького мальчика. Это мой братишка Дени. Они увели его с собой.
Морбиз кивнул.
— Писарь, внесите это в записи, а я отдам приказ стрелкам, — сказал он.
Жанна вернулась на место, и тут раздался голос Тибо:
— Монсеньор, — сказал он, — мы исправно платим налоги, пошлины, церковную десятину. И что же, мы так и останемся без всякой защиты, если эти душегубы надумают вернуться или придут другие?
— Я не могу приставить лучников к каждому дому в Нормандии, — ответил Морбиз. — В каждой деревне не разместишь солдат. Платить за них пришлось бы вам самим, и вы первые возмутились бы и взбунтовались.
— Что же нам делать?
— Если я верно понял, церковь и дом Жанны Пэрриш отделены от Ла-Кудрэ лесом.
