Настала середина июня.
Как-то вечером, когда ставни в доме Жанны были уже закрыты, зазвонил колокольчик у входной двери. Удивленная Жанна выглянула в окно и увидела, что у двери стоит какой-то мужчина; узнать его под черной шапкой было невозможно. Взяв свечу, она спустилась приоткрыть потайное окошко в двери. Сердце ее едва не выскочило из груди. Жанна вынула брус и открыла дверь.
Исаак.
Не говоря ни слова, они долго смотрели друг на друга.
— Ну, заходи же, — выговорила наконец Жанна.
Она с трудом перевела дух. Исаак помог ей водрузить брус на место.
— Пойдем наверх, — сказала Жанна.
Исаак шел за ней, ступая неслышно и мягко. Жанна помнила эту его манеру. Наверху Исаак устроился за столом и, не говоря ни слова, внимательно посмотрел на Жанну. Наконец он сказал улыбаясь:
— Да, теперь ты вовсе не похожа на мальчишку.
Лицо Исаака сохранило прежнюю тонкость черт, а волосы остались все такими же темными. Скулы его обозначились резче, и с лица исчезло аскетическое выражение.
— Семь лет, — сказала Жанна.
— Словно все было вчера.
Жанна предложила вина.
— Отчего ты пришел так поздно?
— Сегодня или вообще? — спросил Исаак, пригубив из стакана.
— Сегодня.
— Отец сказал мне, что тебя знают в городе. Не хотелось осложнять тебе жизнь.
— Это как же?
— Нашивкой на плаще.
— Исаак! — сказала Жанна с упреком.
— Ты, видно, думаешь, что если это безразлично тебе, то и другие считают так же. Еврей, пришедший в христианский дом, выставляет его на всеобщее обозрение еще больше, чем себя самого.
Жанна не сводила с него глаз:
— Исаак, я думала о тебе все семь лет, даже когда была замужем.
— Сейчас у тебя нет мужа?
— Он умер.
— Вот мы и оба вдовцы. Моя жена, а с ней и ребенок умерли при родах за год до нашей встречи в Аржантане.
Он снова отхлебнул вина.
— Чем ты сейчас занимаешься?
Жанна вкратце рассказала о себе, ни словом не упомянув о Матье, Франсуа Вийоне и уж конечно о Филибере Бонсержане. Правду снова не следовало открывать целиком, да к тому же до срока.
— Отец сказал мне, что ты просила совета о вложении денег.
— Он ответил, что подумает об этом.
— Так и будет.
— Исаак, почему ты пришел?
— Неиспитая вечность, — ответил Исаак, грустно улыбаясь. — Мы познали друг друга плотски, а я храню воспоминания о том постоялом дворе как о чем-то неземном и ангельском. Я вернулся… словно паломник.
— Ничего не изменилось, — сказала Жанна.
Исаак покачал головой:
— Ты все время забываешь.
— Что? То, что ты еврей?
— Мы сможем видеться только ночами. Как летучие мыши. Но ведь ты не летучая мышь.
— Исаак, ты знаешь, что останешься сегодня здесь?
Он внимательно посмотрел на нее:
— А еще я знаю, что уйду до зари.
Так долго дремавшая страсть вспыхнула словно огонь, пожирающий смолистые бревна.
Он сказал, что в Аржантане они занимались любовью как ангелы. Это была правда, и Жанна поняла, почему привязалась к Исааку: он сам был словно серафим. Его гладкое и гибкое тело казалось пронизанным звездными лучами. Он был человеком-зеркалом, огнем в ночи, лунным светом. Жанне показалось, что она может видеть его в кромешной темноте.
Она слышала, как его крылья расправляются во мраке. Быть может, когда-то и вправду было много подобных людей, и как раз про них говорится в Писании.
Она попросила его довершить недовершенное.
— Нет, — ответил Исаак, — мы не можем произвести на свет еще одну жертву.
— Какую жертву?
— Ребенка еврея.
Грусть, охватившая Жанну, быстро растаяла в потоке ночной любви.
Он закричал: «Жанна!» Фениксы взмыли в самую высь.
Его крик впечатался в ее мозг, словно надпись, выбитая на камне. Всякий раз, когда Жанна Пэрриш вспоминала его, грусть поселялась в ее сердце.
