На следующее утро, едва проснувшись, она сварила себе чашку крепкого ароматного кофе, съела, стоя, холодный блинчик и с ощущением блаженства устроила поудобней подушку. Муж еще спал, как-никак было воскресенье. Она раскрыла книгу.
— Этого не может быть, — сказала Анна-Мария. — Это какой-то кошмар.
Фрейлейн Шацки беззвучно рыдала, закрыв лицо мокрым платком.
— А знаешь, что мне приходит в голову, — начал Лонгфелло, наплевав на приличия и обращаясь к мадам дю Лак на «ты». — Знаешь, что это значит? Это может быть только один из нас.
— Да вы не иначе как спятили! — взвился Фрюхт, балансируя на грани истерики. — Мы все спали…
— В том-то и дело, мсье Фрюхт: ни у кого из нас нет алиби. Мы все спали в своих комнатах, никто никого не видел, об этой ночи ничего нельзя сказать.
— Мог кто-то войти снаружи, да-да, конечно! — Фрюхт от возбуждения так и подскочил. — А прислуга, эта подозрительно угрюмая фламандская чета?
— У них был выходной, — всхлипнула фрейлейн Шацки.
— Они могли вернуться. Она, то есть Ульрика, хорошо с ними обращалась? Может, она им не платила? Может, издевалась, а они много лет таили обиду, но в эту ночь… в эту ночь чаша переполнилась, им не под силу больше стало сносить унижения, они не смогли…
— Довольно, мсье Фрюхт, это звучит слишком пошло, — процедила сквозь зубы Анна-Мария. — Нам нужны не домыслы, а факты. А вы, вы почему молчите? — повернулась она к Лу.
Лу встал, закурил сигарету и пожал плечами.
— Это какой-то фарс, — произнес он флегматично и совершенно спокойно. — Она все и придумала. Это розыгрыш, неужели не ясно? Возможно, сейчас она подслушивает сверху и помирает со смеху.
Фрейлейн Шацки зашлась в рыданиях.
— Ее убили, убили, убили! Зарезали, как скотину!
От такого сравнения Лонгфелло слегка передернуло.
С. встала и, не отрываясь от книги, пошла на кухню еще за одним холодным блинчиком.
По дороге заглянула в комнату сына. Он спал одетый.
— Фрейлейн Шацки, вы позвонили в полицию? — спросила Анна-Мария, протягивая ей рюмку коньяка.
Зубы секретарши противно звякнули о стекло.
— Нет. Мистер Лонгфелло…
— Я подумал, сначала надо выяснить все, что мы сможем, самостоятельно, — сказал Лонгфелло и принялся расхаживать взад-вперед по гостиной. — В конце концов, мы цивилизованные люди. Полагаю, следует рассказать друг другу все, что нам известно об этой ночи. Во-первых, кто последним видел Ульрику?
— Я. — Фрейлейн Шацки, будто школьница, подняла руку. — Я помогла ей лечь и потом еще какое-то время причесывала, причесывала… парик.
— Какой парик? — спросил Фрюхт.
— Она носила парик, вы разве не замечали? — со злостью бросила Анна-Мария.
— А что, должен был?
— Вы писатель и должны обращать внимание на подобные вещи.
— Что общего между париком и тем, что я писатель? Чушь!
Муж беспокойно заворочался и потянул одеяло. С. в последний момент успела подхватить чашку. Вчерашнее пятно скорбно темнело на белом пододеяльнике. С. выяснила, что вечером после игры в Убийцу почти все в одно и то же время поднялись наверх. Только Фрюхт еще заварил себе вербену, но и он отправился прямо в свою комнату. Ничего подозрительного он не заметил.
— Помню, на столе оставались окурки, но я подумал, что прибираться здесь — не моя забота.
— Любой из нас мог среди ночи встать, подняться на третий этаж и сделать это. Любой, — сказала Анна-Мария. — Это-то и ужасно.
— Можно мне пойти на нее взглянуть? — вдруг спросил Лу. — Не верю, что она мертвая. Она была слишком умна, чтобы позволить убить себя в собственной постели. При ее уровне интеллекта это как-то странно. — И, не дожидаясь ответа, направился к лестнице.
Все встали и пошли за ним.
— Возможно, на месте преступления остались какие-то улики, — сказал Фрюхт. — Мы обязаны проследить, чтобы никто ничего не трогал.
— Это вам не ваш детективный роман, — раздраженно прошипела Анна-Мария.
С. поставила пустую чашку на пол и продолжала читать. Щеки ее горели.
Лу, склонившись над убитой, приложил ухо к ее плоской груди.
— У нее на голове парик, — с упреком заметил Лонгфелло. — Раньше его не было.
— Это я надела. Она никогда не появлялась на людях без парика, — виновато объяснила фрейлейн Шацки.
Лонгфелло укоризненно на нее посмотрел:
— Вам не следовало ничего трогать.
— Я больше ничего не трогала. Ничего! — Компаньонка прижала руку к груди.
Лу носовым платком взял лежавший на постели нож для разрезания бумаг и тщательно его изучил.
— Красивая вещица.
— Ну что, теперь поверили? — ехидно поинтересовалась Анна-Мария.
Лу не ответил, обстоятельно изучая орудие убийства. Рукоятку обвивала змея, щедро инкрустированная бирюзой.
— Она купила это в Египте. Увлекалась археологией.
— Обратите внимание на руки. Правая лежит вдоль тела, а вот левая — на животе. Фрейлейн Шацки, она что, была левша?
— У вас есть какие-то предположения, мистер Лу? — со сдержанным любопытством спросил Лонгфелло.
— Никаких. Я подумал, что это могло быть самоубийство.
С. довольно потерла руки. Вытащила из мужниного пиджака сигареты и пошла на кухню курить. Вскоре появился заспанный сын.
— Привет, мам, — сказал он, доставая из холодильника сок.
— Ты во сколько вчера вернулся? — строго спросила она, прекрасно понимая, что это в принципе ее не касается. В конце концов, он уже взрослый.
— Мам, я взрослый.
На это она хотела ответить, что, если люди живут вместе, необходимо соблюдать общепринятые нормы, но набрала в грудь воздуху и раздумала. Сын унес стакан и пакет с соком к себе в комнату. Вновь воцарилась тишина.
Лонгфелло не верил в версию самоубийства. Он утверждал, что для этого Ульрика была слишком слаба. В смысле — физически.
— Это требует физической силы. Нож, насколько я понимаю, вошел по рукоять.
— Не означает ли это, что из числа подозреваемых следует исключить женщин? — спросила фрейлейн Шацки и тут же залилась краской.
Все подозрительно на нее посмотрели.
— Вы последняя, кто ее видел, — ответил Фрюхт. — Формально — именно вы главная подозреваемая, — злорадно заключил он.
— Дорогой мсье Пуаро, пока еще, кажется, рановато делать подобные выводы, — произнес Лонгфелло, одарив Фрюхта ледяным взглядом, и пошел осматривать окна библиотеки и спальни. Оба окна оказались заперты изнутри.
