Потом беседовали в гостиной о литературе и нетрадиционных методах убийства. Всем пришлись по вкусу отравленные марки Лонгфелло. Почтовая служащая в маленьком йоркширском городке устраняла таким способом потенциальных желающих купить с публичных торгов ее дом. Потом все отправились спать, и С. не сомневалась, что уж этой-то ночью непременно случится то, что должно случиться. Интересно, кто кого прикончит? Ну — и почему. Тут проснулся муж, потянул одеяло, и С. вылила полчашки кофе на постель. Злая, пошла в ванную и пустила воду. Шум, должно быть, разбудил детей, потому что в ванную уже начали ломиться.
С. выключила воду и села на кухне у маленького стола. Ее одолевало искушение заглянуть на последнюю страницу (она ни разу еще так не поступала, честное слово, ни разу!). Вся эта компания начинала потихоньку ее раздражать. Утро почти не отличалось от предыдущего дня. Только теперь они поехали (без Ульрики и фрейлейн Шацки) кататься по окрестностям. В Ипре выпили сладкого фламандского пива и поели блинчики с творогом (С. подумала, что давно не жарила блинчиков). Во время экскурсии выяснилось, что Анна-Мария и Лонгфелло хорошо знакомы. По крайней мере, они давали понять, что познакомились несколько лет назад и стали друзьями. Фрюхт даже заподозрил, что их связывает нечто большее, и поделился своими предположениями с Лу. Лу сказал, что это не их дело. Потом Фрюхт куда-то исчез, и его искали до тех пор, пока он сам не вернулся, запыхавшийся, умоляя его простить. Чем занимался, он не сказал. К чаю вернулись домой, потом разошлись по своим комнатам, а Лу занял душ почти на два часа.
В ожидании, пока освободится ванная, С. сварила себе еще кофе. Все уже проснулись, складывали диваны, шумела вода в душе, роптал эспандер, который с трудом растягивал ее муж. С. решила ни на что не обращать внимания и читать дальше. Хотя бы в субботу она может себе это позволить!
В тот вечер они тоже играли. На сей раз кто-то убил Ульрику, словно почувствовав, что негоже и дальше ее обходить. Кто — знал только Ведущий, Лу, но поскольку остальные не догадались, это так и осталось невыясненным. Ульрика явно была довольна. Следующими жертвами стали Лонгфелло и фрейлейн Шацки, убийцы — Ульрика и Анна-Мария. Фрюхт сказался больным и раньше обычного ушел спать.
Утром все проснулись живые и невредимые. В этом С. убедилась, с разочарованием проверив, кто спустился к завтраку.
Что-то с этой книгой было не так. С. дочитала уже до середины, а интрига все не завязывалась. Вообще ничего не происходило. Такого не может быть, подумала она и еще раз тщательно изучила обложку, перечитала аннотацию на обороте, где жирным шрифтом были выделены слова «незабываемые ощущения» и «держит в напряжении до самого конца». Она ничего не понимала. Надувательство какое-то! С. уже была почти готова украдкой заглянуть на последнюю страницу. Но… Многоопытные любители детективов знают, какое это преступление — все равно что выплеснуть с водой ребенка, сказать «гоп», пока не перепрыгнул, вырыть яму и самому же в нее свалиться. Лишить себя удовольствия шаг за шагом постигать истину, а у автора отнять смысл его трудов, выставить на посмешище и наплевать на все его старания. С. была честной читательницей, верной жанру, и чем сильнее было искушение, тем тверже ему противостояла. Но когда все гости Ульрики продержались в добром здравии до ужина, она прямо-таки озверела. Положила книгу на буфет, переплетом вверх, и решила отметить выходной в кругу семьи. Попросила сына помочь приготовить блинчики, и ей даже удалось с ним немного поговорить. Дочь отправила в кондитерскую за пирожными, и после обеда они устроили вчетвером семейное чаепитие. Посмотрели все вместе какой-то американский сериал, но, по правде говоря, С. не очень-то могла сосредоточиться. Она думала о людях, запертых во фламандском особняке. Думала о фрейлейн Шацки, о том, что она посвятила Ульрике всю свою жизнь. Правда ли, что Анна-Мария и Лонгфелло были любовниками? И куда ходил Фрюхт? Этот Фрюхт С. не нравился, и она нисколько бы не удивилась, если б он стал жертвой. Или убийцей, еще лучше. За версту видать, он что-то замыслил.
Она знала, что кто-то кого-то убьет, и от этого ей было тревожно. Но так должно быть, не зря ведь она купила детектив. Вот-вот случится. Как же иначе? С. тихонько ушла на кухню и снова села у кухонного столика, на котором лежали готовые блинчики (осталось только начинить их сырковой массой). Прочла несколько страниц: герои по-прежнему разговаривали и ходили на прогулки. Еще несколько страниц она пролистала и невольно задержалась на одной фразе: «Сегодня вечером я хотел бы быть Ведущим, — сказал Лонгфелло и оглядел собравшихся».
С. быстро закрыла книгу с неясным чувством вины, злясь на себя так, будто позволила, чтобы ее обманули.
Всю вторую половину дня она просматривала газеты за минувшую неделю, потом устроила стирку. Дети тихонько улизнули. Муж утонул в мерцающем свете телевизора.
Незаметно наступил вечер — долгий, пустой, он будто выпал из потока времени и в тревожном ожидании повис над городом. С. смутно ощущала, что должна что-то сделать, совершить нечто очень важное. Уютно устроившись в спальне на застеленной кровати, она стала размышлять. Вскоре пришло простое решение. Она надела плащ и туфли. В гостиную на первом этаже проникла без труда. Она хорошо знала, где что находится. На столе стояли пустые коньячные рюмки и пепельница, забитая окурками. На лестнице была ковровая дорожка, и ей удалось подняться наверх бесшумно. Минуя второй этаж, она лишь покосилась на ряд закрытых дверей, плохо различимых в темноте. Которая из двух комнат под крышей спальня Ульрики, она не знала. Рискнула. Открыла дверь, петли негромко заскрипели. Когда глаза привыкли к отливающему медью полумраку (снаружи, в парке, еще горели фонари), разглядела маленький коридорчик; он вел в библиотеку, где посередине стоял огромный письменный стол, а в камине тлели темно-красные угли. За раздвижными дверьми должна быть спальня. Двери оказались приоткрыты — С. почти не задела створки. Ее взору предстало печальное, в сущности, зрелище: старуха спала, широко открыв беззубый рот. Она была практически лысая. Тело напоминало почерневшую шкурку от банана. На туалетном столике в стакане лежали зубы Ульрики, поблескивая, как настоящие, в свете парковых фонарей. Только они здесь и казались живыми. Над зубами с победоносной спесью возвышался седой парик с тщательно уложенными локонами (этим, наверное, занималась фрейлейн Шацки). С. осмотрела спальню и, не обнаружив ничего подходящего, вернулась в библиотеку. Подошла к письменному столу. Отыскала взглядом продолговатый острый предмет — нож для разрезания бумаг, небольшой, изящный, с узорной рукояткой. Пальцы ощутили выпуклости узора и округлую, приятную на ощупь поверхность самоцветов. Бирюза, подумала она.
Вернувшись в спальню, С. осторожно присела на край кровати. Когда она заносила нож, Ульрика, видимо движимая инстинктом самосохранения, проснулась — по крайней мере открыла глаза.
— Что? — бессознательно спросила она, и тогда С., отвернувшись, нанесла удар.
Она удивилась, как это просто. Нож чуть-чуть задержался на чем-то твердом, а потом вошел до конца, точно в масло. Ульрика испустила дух, не дождавшись ответа на свой вопрос.
С. больше не хотела иметь с этим ничего общего. Ее переполнило отвращение к этому мертвому телу, к этому дому, к самой себе. Жестом, известным по детективным фильмам, она вытерла рукоятку ножа о постель и вышла. Задвигая за собой большие стеклянные двери, еще услышала отголосок спускаемой где-то в туалете воды.
