Был бы Матвей Молчанов честным человеком, он бы и ответил по-честному: «От вас, только что». Но поскольку Матвей Молчанов был Матвеем Молчановым, он лишь неопределённо повёл плечами.
– Воистину, Господь даже лучших из людей не наделил умением сберегать тайны, – хмыкнул шоумен. – Что ж, будем надеяться, что вы пришли не совершать опрометчивые поступки, а удерживать от них неискушенное юношество. Если так, и если вы в благом устремлении своём с Божьей помощью преуспеете… Это может склонить колеблющиеся чаши сомнения в вашу пользу… брат мой… гхм.
Молниеносец двинулся прочь, кагэбисты потянулись за ним этакой миниотарой, а Матвей остался обдумывать услышанное. Например, завершающее гмыканье, явно долженствовавшее означать нечто вроде «пока ещё».
С одной стороны, имеем отсрочку и даже намёк на несожженье мостов. А с другой…
А с другой стороны, Матвею показался весьма странным этот патруль. То есть само наличие в космопорте патрулей было делом обыденным. Официально им вменялось являть иномирянам возвышенный пример благочестия, на деле же… Святошный мир Нового Эдема отнюдь не все его обитатели почитали раем. Особенно много таких непочитающих попадалось среди молодёжи, которую, естественно, магнитом тянула к себе единственная лазейка в иномирье. Так что оставлять космопорт без патрулей кое-кому совершенно не представлялось возможным.
Однако же вот теперь Матвей таращился в спины патрулю не простому, а усиленному (шестеро мордобойщиков вместо обычных трёх), командовало которым начальство уж слишком высоковатого ранга… Да ещё туманные намёки этого самого начальства… Да не вполне обычное копошенье в порту…
Но пора призавязывать с благородной задумчивостью. Уж если такая охота корчить из себя статую мыслителя… как его… рождественского… в смысле роденовского… то для достоверности образа надлежит снять штаны и усесться, а вот именно усесться здесь толком и не на что. А ноженьки-то гудят – многовато им (ноженькам) сегодня выпало пешеходствовать… А святой эсэсман чуть ли не взашей гнал препятствовать юношеской опрометчивости… Где же непривитым от диавольских соблазнов юнцам легче всего наопрометничать, как не в вертепе греха или в заповеднике порока – особенно, ежели обе эти бесовские приманки заскладированы в одном помещении? Стал-быть, в это самое помещение и следует отправляться. Послужим благому делу путём наглядной демонстрации неприглядности пьянства и посильного уничтожения зелья.
Когда лопоухий Степан Чинарёв выворачивал карманы перед папашей девицы Виолентины, Матвей Молчанов по чистой рассеянности выронил из памяти одно укромненькое местечко. Нечаянная простительная случайность: и местечко уж очень было укромное, и купюра там завалялась ерундоватая… Но на пару бутылок какого-нибудь местного пойла должно хватить.
* * *
Огромные зеркальные двери под лаконичной стереовывеской «Restourant» были плотно сдвинуты и на нетерпеливые щелчки по замочному сенсору реагировать упрямо отказывались. Поэтому Матвей довольно быстро перестал щёлкать и принялся лупить по сенсору кулаком.
На четвёртом ударе в воздухе прямо перед Молчановской раздраженной физиономией вспыхнула показавшаяся не менее раздраженной алая стереонадпись на англосе: «Исключительно для иномирян». Матвей отпрянул было в невольном испуге, но тут же вернулся и с прежним остервенением накинулся на разнесчастный сенсор (тот, кстати сказать, был изрядно замызган и покрыт мелкими трещинами – вероятно, сносить ему приходилось многое). Надпись про «исключительно для», померцав, перековеркалась в собственный перевод на русский; потом раздробилась в более мелкое и пространное: «открыто исключительно на время пребывания иномирян». А когда Молчанов, изрядно натрудив кулак, принялся уже озираться в поисках какого-нибудь подручного ударного средства, дверь прошипела сдавленно и воровато: «Ну чё ты ломишься, оглашенный?! Кругом обойди, с задов!»
Наставник Новоэдемского юношества победно ухмыльнулся и пошёл обходить.
«Только для иномирян» – брешите громче! Это чтоб всякие местные эсэс-шоумены прохлопали такой роскошный способ выявления и взятия на учёт паршивых овец? Якобы нелегальный кабак – что может быть удобней?!
С задов обнаружилась приоткрытая малозаметная дверка, из коей уже выглядывало точнёхонькое подобие давешних патрульных обломов. Выражение подобиевой физиономии и протянувшаяся навстречу Матвею тарелкообразная длань красноречиво свидетельствовали: в данном заведении принято взимать плату за вход. Матвей красноречия демонстративно не понял, а когда подобие, насупясь, заступило дорогу, процедил:
– По приказу начальника патруля!
Дверной проём мгновенно освободился, и Молчанов, входя, мысленно поздравил себя. Кой-чего полезного от Новоэдемских святош он всё же перенял: вот так одним махом и своего добился, и денежки сэкономил, и по большому счёту отнюдь не соврал.
Вертеп. Подпольный кабак. ЯКОБЫ подпольный – вероятность существования чего-либо подпольного по-взаправдашнему в условиях местного глобального виртуозного стука представлялась Матвею величиной, от нуля практически неотличимой.
Десяток ведущих вниз узких крутых ступенек (неподвижных, чуть ли не каменных даже – ну прям как в замке каком-нибудь).
Сводчатый зал без окон. Яркие фрески на стенах – пузатые-мордатые-бородатые мужики в невообразимого вида полумакинтошах-полуливреях (очевидно, таково было представление художника о древнерусских кафтанах), вкушающие нечто, вероятно, хмельное из тазикоподобных посудин. Какой-то очень сложной конструкции висячие лампы, мерцающий оранжевый свет которых весьма правдоподобно имитирует живой огонь. Стилизованный под фортепьяно комп-синтезатор в дальнем углу. Круглые деревянные столики, не златокедровые, конечно, но всё равно очень красивые; и народу за ними не шибко мало, но и не ахти как много – раза в три меньше, чем было бы нужно для тесноты.
Матвей ещё от порога углядел совершенно пустой столик, к каковому и отправился, дорогой пытаясь сообразить: с чего бы это внутренность вертепа-притона могла натолкнуть его на мысль о казарме?
Ответ был прост. Во-первых… Вернее так сказать: во-вторых посетители вели себя не по-вертепски тихо – в зале этаким прозрачным туманом висел сдержанный гуд чинных негромких бесед. А во-первых, все посетители были мужчинами, главным образом лет двадцати-тридцати. Единственная особа противоположного пола имела место на небольшой эстраде в торце зала. Что-то она там пела под курлыканье синтезатора, эта высокая девица, преющая в длиннорукавом меховом жакете со стоячим воротником, волочащейся по полу юбке, перчатках и шляпке с вуалью.
Не успел Матвей расположиться за столиком, как рядом возникла мрачная личность, сомнительнобелый фартук которой выдавал принадлежность к благородному сословию официантов. На конопатой физиономии личности изображалось, как счастлива была бы ресторанная жизнь, не шляйся в этот самый ресторан посетители. Беседа с личностью явно обещала жестокие разочарования. Так и вышло.
«Ну, чего вам? А? Нет, текилы не держим. И этого не держим. А? А что это? Ну, виски есть. Нет, больше двухсот пятидесяти грамм крепкого мы не подаём. Или две кружки пива. Да, не И, а именно ИЛИ. И обязательно с закуской. Что значит, какое пиво? У нас всё хорошее, свежее… Как это – тёмное или светлое? Нормальное! Вы что, никогда пива не видели, что ли?! Не морочьте голову, меня люди ждут!»
