Я не буду извиняться за этот приступ сентиментальности. Если нельзя быть сентиментальной, говоря о потерянной любви, значит, в этой жизни вообще мало что имеет смысл.
Как приятно переложить все рождественские хлопоты на миссис Тигг и Мэйзи-Дэйзи! И не ходить на эти скучные приемы с компаньонами Эдварда: «Мне так жаль, боюсь, что в этом году я не смогу присутствовать на обычных праздничных мероприятиях. Роды совсем близко, я так ужасно устаю, уверена, что ты понимаешь».
«Это Рождество будет спокойным, — сообщил всем Эдвард. — Шарлотта не совсем в форме».
Шарлотта совсем не в форме, особенно если нужно посещать бесконечные приемы с восемью сменами блюд, где говорят только о политике, банках или скандальном поведении принца Уэльского. На прошлое Рождество один из компаньонов Эдварда гладил мое колено под столом.
Бессмысленно думать о том, как Флой проведет Рождество. Интересно, в Блумсбери бывает Рождество? Или они только без конца говорят о жизни, любви и искусстве (или Искусстве), как было в тот раз, когда Флой взял меня с собой в чью-то мастерскую: мы ели какие-то итальянские блюда и пили кьянти, и кто-то хотел нарисовать меня, но Флой был против, он сказал, что этот художник — жалкий осколок прерафаэлитов, а я так красива, что ни один художник в мире не сможет запечатлеть мою красоту.
Конечно, это просто комплименты и не более того, сейчас я это понимаю. Пусть так, но все равно весь вечер я вспоминала дом Флоя в Блумсбери, где пахло старым деревом и ладаном; он всегда зажигал ладан, когда работал, говорил, что это стимулирует мозг… И та ночь, когда в спальне горели десятки свечей, и мы занимались любовью, как безумные, а сквозь окно доносились звуки Лондона, и где-то далеко в окне виднелся Британский музей.
Меня все больше беспокоит замечание доктора Остина о том, что близнецы ведут себя слишком тихо. Конечно, я не хочу, чтобы они исполняли балетные па у меня в животе, но лучше бы они были чуточку побойчее.
Если мы все подсчитали правильно, значит, осталась еще пара недель.
Глава 3
Симоне было девять лет, когда она впервые услышала слово «одержимый». Она спросила о нем мать, стараясь, чтобы голос звучал как можно более беспечно. Мама ответила, что когда-то давно люди верили, что один человек может завладеть сознанием другого, но это, конечно, неправда, и откуда Симона вообще взяла это слово?
— Ниоткуда, просто в книге встретилось. То есть это неправда? Про то, что сознанием человека можно завладеть?
Мама была уверена, что так не бывает. Это просто суеверие, Симоне не нужно думать о таких вещах.
Мама была очень умной, но она ошиблась, когда говорила, что одержимость — это всего лишь суеверие. Симона знала, что девочка, приходящая к ней, пытается завладеть ее сознанием. Иногда она приходила в кошмарах, брала Симону за руку и пыталась затянуть ее в свой собственный мир.
«Идем со мной, — говорила она. — Ты будешь моей подругой, чтобы я больше никогда не была одна. Разве ты не хочешь, чтобы мы всегда были вместе?»
Но Симона совсем не хотела этого, потому что в таких снах она мельком видела мир, в котором живет девочка. Ее пугало место, в котором та живет: там был холодный каменный пол, и люди со страшными лицами, и тяжелые железные двери, которые каждый вечер захлопывались в одно и то же время. Это было странным, но девочка, похоже, всю свою жизнь прожила в этом холодном черном доме. Симона не могла этого понять, она думала, что люди уже не живут в таких домах.
Сначала она решила, что этот черный каменный дом может быть тюрьмой, но потом вспомнила, что детей не сажают в тюрьму. Может быть, это больница — но в больницах чисто, светло и много серьезных занятых людей, Симона однажды была в больнице, когда упала с велосипеда. Ей наложили швы на ногу и сделали укол от столбняка, и медсестра, которая делала укол, неожиданно воскликнула: господи боже, что это у нее на левом боку, шрамы? И мама каким-то чужим голосом, который Симоне, наверное, не нужно было слышать, ответила что-то про трудные роды. Видимо, медсестра была не слишком образованная, раз не знает, какие следы остаются после родов; мама говорила, что такое бывает у многих, и в этом нет ничего особенного, только нужно быть немного осторожнее, когда ходишь в бассейн или переодеваешься в школе для занятий спортом.
Черный каменный дом, где жила девочка, не был таким светлым и оживленным, и люди, жившие там, не разговаривали такими бодрыми, слегка фальшивыми голосами. Чем бы ни был этот дом, Симона с каждым разом видела его все яснее и яснее, и с каждым днем все отчетливее становилась девочка.
Непонятно, как можно всю свою жизнь прожить на одном месте. Симона и мама постоянно переезжали; каждый раз, въезжая в новый дом, мама говорила: «Ну вот, здесь мы наконец осядем», но они нигде не могли осесть, и через какое-то время, иногда очень нескоро, а иногда всего через пару месяцев, в глазах у мамы появлялся страх, и они снова собирали вещи и уезжали в другой город.
Девочка знала про их переезды, потому что знала почти все, что делала Симона. Она не понимала, зачем это, но раз Симона так часто переезжает, значит, однажды она будет жить рядом с ней, говорила девочка. Ведь Симона могла бы это устроить. Со взрослыми договориться очень просто. В этой фразе чувствовалась какая-то глубинная неприязнь — Симона подумала, что это звучит так презрительно, словно девочка не любит взрослых. Словно хочет стать лучше их.
«Да, я хочу стать лучше их, — сказала она. — Если ты переедешь ближе ко мне, я много тебе об этом расскажу. Мы тогда по-настоящему сможем быть вместе. Это было бы так хорошо, правда?»
Место, где жила девочка, называлось Уэльс-Марш, она сказала, что там Англия переходит в Уэльс. Симона никогда не слышала об этом и не знала, хочет ли она жить так близко к девочке. Она думала, что будет бояться ее.
Но однажды она нашла Уэльс-Марш в школьном атласе и спросила о нем учителя географии. Он обрадовался вопросу Симоны и рассказал много интересного. Оказывается, защитники Уэльса сражались там с завоевателями, про это написано множество баллад, стихов и прекрасной музыки. Если никто не возражает, на следующей неделе они проведут специальный урок, посвященный этому. Симона молодец, что подняла такую важную тему.
Симона рассказала об этом маме и сказала, что хотела бы когда-нибудь туда переехать. Мама не ответила ничего конкретного: «Не знаю, Сим, вряд ли мы снова будем переезжать. Нам ведь и здесь хорошо, как ты считаешь?»
Симона знала, что хорошо им не будет, что однажды у мамы снова появится этот страх в глазах, по вечерам она начнет выглядывать в окно, словно кто-то следит за ними, будет спрашивать Симону, не подходили ли к ней незнакомые люди у ворот школы. Может быть, это начнется в следующем году, а может — и на следующей неделе. Когда-нибудь это случится, потому что это случаюсь всегда.
