о защите королевства. Такой билль, если был бы принят проект партии Пима, лишил бы короля контроля над вооруженными силами, и по поводу этого билля – если не раньше – должно было произойти ожидаемое столкновение.
В стремительно приближавшемся кризисе между партией короля и партией Пима лишение епископов политической власти сыграло бы центральную роль, поскольку их голоса, пока они их сохраняли, могли заблокировать инициативы Пима в палате лордов. Пим, благодаря помощи пуританских депутатов от лондонского Сити, неизбежно использовал бы против епископов тех же крикунов-подмастерьев и моряков, которые прошлым летом отправили на смерть Страффорда. Но король, твердо веривший, что почтенные лондонцы теперь на его стороне, принял меры, чтобы перехитрить подстрекателей. В последние месяцы подходы к зданиям парламента охранялись отрядами лондонской милиции под командованием графа Эссекса. Их солдаты водили дружбу с лондонскими парнями, а командир дружил с Джоном Пимом. Теперь Карл заменил эту охрану ротой, набранной из милиции Вестминстера под командованием графа Дорсета. На бумаге это было представлено как любезность, сделанная во имя безопасности парламента. На самом деле он поставил на подступах к парламенту солдат, не любивших и презиравших лондонцев, и офицеров, которые, будучи людьми из Вестминстера, имели друзей при дворе или зависели от него. Так король исподволь завладел ключевой позицией.
Слухи о том, что к палате общин собираются применить силу, начали распространяться еще до смены охраны. В радостный день прибытия короля члены оппозиционной фракции в Сити посчитали, что роялисты могут напасть на парламент, и приготовились не допустить этого. Миссис Венн, муж которой – капитан милиции, один из представителей Сити в парламенте и ярый противник приветственных демонстраций в честь короля, сидела в магазинчике своего соседа и в слезах заламывала руки. Она не сомневалась, что палата общин окружена и ее мужу угрожает опасность быть убитым, но отважный бакалейщик, попеременно размахивая пистолетом и постукивая по рукояти меча, успокаивал ее обещаниями отомстить.
В следующие дни подмастерья, подстрекаемые своими пуританскими мастерами и обрадованные возможностью прогуляться до Вестминстера, собрались перед зданием парламента и начали выкрикивать «Нет епископам!» так же громко, как за два дня до этого кричали: «Боже, храни короля!» 29 ноября они увидели не курящего свою неизменную трубку пуританина графа Эссекса и своих добрых соседей из лондонской милиции, а высокомерного графа Дорсета и красавцев из Вестминстера, готовых к схватке. В ходе последовавшей за этим драки лондонские парни были отброшены от ограды, причем основной урон был нанесен не столько их телам, сколько их гордости.
Получив известие о потасовке, роялисты из палаты общин во главе с Эдвардом Хайдом потребовали, чтобы было проведено расследование причин проблемы. Подмастерья, утверждали они, своим агрессивным поведением нарушили привилегии парламента. Атака роялистов была хорошо продуманной, но друзья Пима обошли их с фланга. Конечно, пусть будет расследование, заявил сэр Симондс д’Ивс. Пусть уже существующий комитет по расследованию предполагаемых заговоров папистов расследует действия подмастерьев. Он знал, что этот комитет, который контролировал Пим и его союзники, положит под сукно любые неудобные свидетельства, представленные друзьями короля, чтобы показать, что инициаторами столкновения были Пим, Венн или какой-то другой депутат палаты от Лондона. Тем временем подмастерья в еще большем количестве продолжали являться к Вестминстеру «с криками и воплями „Нет епископам! Нет епископам!46». На тот момент им позволяли кричать. Для Карла время испытать свою силу еще не пришло.
Король методично укреплял свою позицию. Он снял сэра Гарри Вейна с поста государственного секретаря и лишил графа Холланда места в своем Тайном совете, таким образом убрав из своего ближайшего окружения два инструмента влияния своих парламентских оппонентов. Но ни он, ни королева не делали ничего, чтобы скрыть свои тайны от красивой и беспринципной графини Карлайл, которая имела тесные связи с Пимом и чей брат, граф Нортумберленд, жестко противостоял королю в палате лордов. Вместо Вейна король назначил государственным секретарем преданного ему Эдварда Николаса, хотя тот факт, что он не был членом парламента, снижал эффективность его работы. Ходили слухи, что в скором времени он намерен предоставить важные посты при дворе и в Совете графу Бристолю и лорду Дигби. В то же время он вернул юному сыну Страффорда титул, отобранный у его отца. Тем самым Карл ясно дал понять, что чтит память и ценит заслуги своего великого министра, которого Пим весной вынудил его отправить на смерть. «Партия добра пошатнулась», – писал встревоженный сторонник парламента.
За диспозицией короля с тревогой наблюдали два иностранных дипломата: маркиз де ла Ферте Имбо, которого Ришелье отправил следить за складывающейся ситуацией, и барон ван Хеенвлит, посланец принца Оранского. Хеенвлит был искренне обеспокоен благополучием короля и королевы, на чьей старшей дочери принц Оранский опрометчиво женил своего единственного сына. Ради них самих и ради Оранского дома Хеенвлит желал, чтобы они преодолели свои нынешние трудности и снова установили стабильное и популярное правление. Но сомневался в разумности контратаки, которую они так активно готовили, и еще больше в их способности провести ее успешно. Однако его осторожная реакция на их частые откровения не встречала никакого понимания.
Позиция ла Ферте Имбо была иной. Его первейший долг заключался в том, чтобы блюсти интересы Франции, которые совсем не обязательно совпадали с интересами королевы. Франция вела войну с Испанией на море и на суше, такова была политика кардинала Ришелье и короля Людовика XIII. Но король Карл в дни своей силы постоянно поддерживал Испанию в этом европейском конфликте, а все симпатии королевы были на стороне той фракции при французском дворе, которая выступала против Ришелье и замышляла его свержение, часто при помощи Испании. При таких обстоятельствах было весьма сомнительно, чтобы французское правительство желало видеть полное восстановление власти короля Карла и его жены. Ни Ришелье, ни Людовик XIII, ни ла Ферте Имбо, естественно, не хотели бы видеть, что французская принцесса унижена и оскорблена английским народом, но их готовность мстить за причиненные ей неприятности заметно сдерживалась недовольством внешней политикой, которую в годы своего полновластия проводили король его супруга. Как следствие, намерением ла Ферте Имбо было удержать короля и королеву от опрометчивых попыток вернуть себе всю полноту власти, склонить их к примирению с парламентом, а тем временем заручиться дружбой Пима, чтобы использовать его партию во благо Франции.
Многие из пуританских сторонников Джона Пима не видели разницы между французскими и испанскими папистами. Их подозрительность и враждебность разделяла лондонская чернь и жители прибрежных городов. Наконец, французы гораздо дольше были соперниками и врагами англичан, чем испанцы. Ложные слухи о возможном французском вторжении возникали
