это она сгорит? — спросила мама. — Стоит уже сто лет, и сгорит.
— Стояла сто лет потому, что там учились хорошие ученики. Они приходили учиться, а не хулиганить.
— А, — махнула рукой мама, — всегда мальчишки были непоседами! Если какой сидит, как старичок, то это уже не мальчишка. Что-то у него не так.
— Вот из таких как раз и получаются хорошие люди. Вон наш булгактер, я с ним в одном классе сидел, мухи не обидит. Вот он и человек! А те, на ком штаны горели, все как я, а то и хуже, по тюрьмам скитаются.
— Избави, Бог, от такого! — с испугом сказала мама. — Тюрьмы нам ни к чему. Будет летчиком.
— Налетчиком, — поправил ее отец.
Чтобы сделать приятное маме, я записался в школьную библиотеку и взял книгу про летчика Водопьянова. Читал, вдумываясь, пытаясь понять, чем же хорошо быть летчиком. Не понял. Вот если стрелять из пушки! Ка-ак дал! Танк пополам! А тут же сел, взлетел и болтайся в небе мухой. «Надо про артиллеристов взять книгу», — было мое окончательное решение.
Про артиллеристов книги в библиотеке не нашлось. Взял про танкиста, который четыре раза горел в танке. Это я потом уже узнал.
И геройские ребята в этой книге, и здорово воюют, а мне не верится. Неверие занозой застряло — и хоть караул кричи. У отца спросить? Он, правда, в пехоте был, но, может быть, что-то и про танкистов знает? Не верилось мне, что танки горят! Как может гореть железо?! Чугунок, сковорода на огне не горят, а танк почему-то должен гореть? Да как его спрашивать? Ответит как-нибудь, что все смеяться будут. Спрошу Ваську.
— Там железо совсем другое, — ответил, немного подумав, Васька. — Оно горючее.
— Чугунок же не горит? — пытал я друга.
— Если его прострелить снарядом, он тоже загорится, — защищался Васька, но уверенности в его словах не слышалось.
— Давай попробуем пробьем сковороду?! — предложил я проверить его слова на деле.
Сковороду со щербиной нашли в курятнике у Васьки дома. Из нее воду пили куры. И ружье с пулей взяли у Васьки. Стрелял тоже Васька. Попал. Сковорода развалилась на куски, но не загорелась, даже не нагрелась нисколько.
— Там железо другое. Горючее. — С большей долей уверенности заявил Васька.
— Зачем такое железо на танках, если оно горит? — не сдавался и я.
— Оно легче, — нашел ответ Васька, и я в это поверил.
— У папки портсигар из такого железа, — припомнил я. — Он совсем легкий.
— Неси, проверим, — распорядился Васька.
Стрелять в портсигар мы не стали, пуль у Васьки не было, решили проверить на костре. Портсигар долго не горел, он только менял свой цвет. Мы уж подумали, что и тут ждет нас неудача, но вдруг он почернел, и от него отвалился угол и упал каплей в огонь.
— А ты говорил! — обрадовался Васька. — Я же тебе говорил!
Нести домой половину, оставшуюся от портсигара, было бессмысленно и опасно. Ее бросили тоже в огонь.
Отцу этот трофейный портсигар никогда не был нужен, а тут вдруг он его хватился. Пошарил за наличником двери — не нашел.
— Где он? Я его сюда ложил… — бубнил отец, заглядывая в сундучки и ящички. Я прижух, прикинувшись непонимающим. — Ты его не брал?
— Кого? — спросил я, мало надеясь на нужный мне ответ.
— Корову! Портсигар мой! — уставился на меня светлыми глазами отец.
— Зачем он мне? — как можно безразличней ответил я и пожал плечами.
— За тем, что все берешь без спросу! — отец уже сердито посмотрел на меня.
— Может, Федьку спросить? — намекнул я на старшего брата.
— Он что, курит?
— Н-не знаю…
— Тогда зачем говоришь?
— Просто так. Может, кнопки туда. Перья тоже.
— Кто стрелял в огороде? — не к месту спросил отец.
— Не знаю. Я не стрелял, — решил я не признаваться, а сам подумал: «Не раскололся бы только Васька, тогда будет мне». Пронесло на этот раз!
Весна пришла, как из-за угла выглянула. Сразу все зажурчало, забурлило. Ручьи потекли, промывая себе путь на дорогах, из дворов — в огороды и поля. Закрутил, завертел весенний воздух, в котором слышалось все: и прелость прошлогодней травы, и сладковатый запах навоза, и терпкий, бьющий в ноздри, аромат подтаявшего снега. На крышах, с которых уже сполз снег, топтались, надув зоб, голуби. Пес Байкал, помесь как минимум пяти пород, призадумавшись, лежал на прогретой крыше будки. Его ничто не интересовало. Даже ворона, косо поглядывающая с недоверием на своего противника, не раздражала его. Не успевший оттаять кусок хлеба она уволокла из-под самого его носа.
Учиться не хотелось. Каждая минута времени за уроками казалась бездарно потерянной. А учиться еще долгий месяц! Но вот и он заканчивается. Впереди долгие летние каникулы! Я бегу домой со смешанными чувствами: мне радостно, что наконец-то я свободен, и горестно от того, что придется показывать дневник отцу и выслушивать его упреки. Говорить, что дневники Суповна не заполнила, что потом заполнит, уже не хотелось. Не хотелось враньем портить праздник.
— Ну, чем порадуешь на этот раз? — спросил отец, почему-то раньше времени оказавшийся дома.
— Не знаю, — промямлил я в ответ.
— Что не знаешь?
— Ну, это… не знаю, как…
— Давай сюда дневник, — протянул отец мосластую, в пятнах смолы, руку.
Сунув, как в расплавленный свинец, руку в портфель, я достал дневник, подал его отцу, не ожидая ничего хорошего.
— Так, — сказал отец, листая страницы дневника. — Три, три, пять, пять, три. Поведение удовлетворительное. — Отложив в сторону дневник, посмотрел на меня внимательно и сказал: — Эти три, три, три можно было получить и не заходя в школу. Убрал из-под свиней навоз, сел, почитал книжку, и ты уже знаешь на три, а то и на пять. Тут же пальцем о палец не ударил по дому — и одни трепаки! Может, головка не та? Может, покрасить ее в черный цвет, и тогда она думать научится? Может…
«Лучше бы выпорол, как тогда, и дело с концом, — определил я себе наказание за неудачный первый учебный год. — Я и штаны вторые заранее пододел».
Отец выпорол меня один раз и, как я считаю, ни за что. Мы с Васькой решили попробовать вкус табака на их сеновале. Сеновал сгорел, а нам досталось по полной. Теперь я знаю, что курить на сеновале нельзя! Теперь, как только кто заговорит о куреве или пожаре, у меня проявляются красные полосы на ягодицах.
— Есть в вашем классе кто-нибудь еще, кто хуже тебя школу закончил? — пытал отец.
— Гошка Власов и Васька. У них все трояки, — поспешил я с ответом.
— Да
