что, доброй ночи!
* * *
Постольский привык вставать рано. Не по-крестьянски, конечно. Но в пять утра он обыкновенно уже не спал. Летом это даже радовало – ему нравилось просыпаться вместе с городом и отправляться на работу, в здание градоначальства. Из булочных и пекарен доносился запах свежего хлеба, мясники везли свой товар в лавки и рестораны, газетчики сновали с перевязанными веревкой стопками ночного тиража. Петербург ощущался одним живым организмом, с собственным заведенным ритмом дня. Зимой было сложнее. Хоть его работа и подразумевала частые разъезды, иногда случалось так, что он уходил из дома засветло, а возвращался в полной темноте, просидев весь день с бумагами, если начальству требовалась помощь. Да и дорога, занимавшая летом около часа пешком, зимой удлинялась еще минут на тридцать. Не сказать, что прогулка получалась приятной.
Но привычка есть привычка. В пять часов утра Постольский открыл глаза, попытался выбраться из-под одеяла – и позорно ретировался обратно. Вой ветра за окном напомнил о непогоде. Морозная буря продолжалась, а домашние печи и камины, кажется, перестали с ней справляться – настолько холодно было в комнате. Павел вытянул руку, подцепил свисающую со стула одежду и, извиваясь не хуже угря, кое-как облачился в униформу, не вылезая из постели. Только после этого он набрался смелости сбросить с себя одеяло и опустить ноги на ледяной пол.
Ночь прошла спокойно. Как и хотел Корсаков, каждому гостю досталась своя комната. По правой стороне коридора расположились Макеев, Елизавета и доктор Комаровский. Напротив – Постольский и Раневский, а между ними, в проклятой комнате, Владимир. Он-то и не давал Павлу уснуть первые полчаса – что-то скреб, двигал мебель, стучал по стенам и полу и бормотал себе под нос по всегдашней привычке. Затем все-таки унялся и, судя по скрипу кровати, улегся. Ночную тишину больше никто не нарушал.
Постольский вышел в коридор, осторожно подошел к соседней двери и постучал. Ответа не последовало. Дверь показалась ему чертовски холодной на ощупь, но, учитывая промозглое утро, Павел не нашел это подозрительным. Решив дать другу еще время на сон, он отправился в гостиную. Камин там уже догорел, поэтому Постольскому пришлось потратить некоторое время, чтобы разжечь его заново. Зато вскоре поленья радостно затрещали в огне, а из каменного зева потянуло жаром. Павел подтащил к камину кресло, забрался в него и принялся греться, чувствуя, как холод потихоньку начинает отступать.
Спустя минут двадцать в коридоре хлопнула дверь и в гостиную, зябко потирая руки, вошел доктор Комаровский.
– Ааа, поручик, уже проснулись! – радостно воскликнул он. – Да еще и камин разожгли. Чудесно! Не будете против, если составлю вам компанию? Холод сегодня утром препаскуднейший!
– Буду только рад, – сказал Павел, указав на свободное место рядом с собой. Доктор подвинул второе кресло, забрался в него с ногами и протянул к огню холодные ладони.
– Не припомню такого морозного утра, – заметил Комаровский, очевидно, не привыкший сидеть в молчании. – Кхе-кхе… Вижу ваш взгляд. Medice, cura te ipsum[9]! – Доктор улыбнулся. – Пока, увы, не получилось, но я стараюсь. С самого приезда.
– А давно здесь служите?
– Лет десять, – ответил доктор. – Это я сейчас осел, остепенился, а раньше служил судовым врачом. Исходил все моря. Представляете меня эдаким морским волком?
– Слабо, – честно сказал Павел.
– Благодарю за честность, – улыбнулся Комаровский. – Но понимаю вас. Смотрел давеча в зеркало и расстраивался: обрюзг, облысел, обмещанствовал. Пропала, знаете ли, авантюрная жилка…
– Скучаете по морю?
– Не столько по морю, сколько по странствиям, – ответил доктор. – Пока плавал, такого навидался, что… – Он просто махнул рукой. – Да и когда в шторм попадаешь в северных широтах, нынешний холод курортом покажется. Дома – оно лучше. А у Волковых – так тем более.
– Часто бываете?
– Чаще, чем можно счесть пристойным, – улыбнулся Комаровский. – Что поделать? Кормят у них вкуснее, чем моя кухарка, и перины в гостевых комнатах мягче. Хотя… Этой ночью спалось мне скверно.
– Правда? – заинтересовался Павел. – Отчего же?
– Да глупость, одним словом. Чудились мне какие-то шепоты, что ли. И вообще, неспокойно на сердце. Пустяки, конечно! Психика разыгралась после жутких сказок на ночь. А вот когда мы ходили через Берингов пролив…
Так они и просидели полчаса – доктор травил морские байки, Постольский молча слушал – пока из коридора не раздался истошный женский крик. Мужчины вскочили из кресел и бросились на звук. Сомнений ни у того, ни у другого не было – кричала Елизавета.
В коридоре они столкнулись с выбежавшим из своей комнаты Макеевым. Тот тревожно стучал в дверь дочери.
– Лиза? Лиза, открой!
Из-за своей двери в одном исподнем выскочил корнет Раневский. Вид он имел не до конца проснувшийся и взволнованный.
– Не открывает? – деловито спросил Комаровский.
– Заперлась, – только и ответил Макеев.
Доктор громко крикнул:
– Елизавета, что у вас случилось? Вы слышите нас?
– Тихо! – шикнул Постольский и прислушался, прижавшись ухом к двери. Из комнаты доносились испуганные всхлипы. Поручик повернулся к собравшимся мужчинам: – Она там. Кажется, в истерике. Нужно вскрывать дверь. Корнет, поможете?
– Нет-нет-нет, погодите, – воспротивился Комаровский. – Леонид Георгиевич нас не отблагодарит за снесенные с петель двери. У него должен быть ключ… А вот и он сам!
И действительно, в коридор вбежал растрепанный Волков. Его быстро ввели в курс дела, и хозяин усадьбы тотчас же послал за ключами. На это ушло еще несколько минут, но вскоре искомую связку принесли. Не теряя больше времени, Волков отомкнул замок и распахнул дверь.
Елизавета дрожала в углу комнаты, завернувшись в одеяло. Кажется, она даже не видела застывших на пороге мужчин – столь испуганным и растерянным выглядел ее взгляд.
– Доктор, кажется, нам понадобится успокоительное, – тихо сказал Постольский.
– А? – встрепенулся Комаровский. – Ах, да-да, конечно, у меня с собой, в комнате, я принесу.
Макеев вошел в комнату дочери, опустился перед ней на колени и нежно спросил:
– Что такое, Лизонька? Что случилось?
Взгляд девушки сфокусировался на отце, и она дрожащим голосом ответила:
– Он… Исчез…
– Кто? Кто исчез? – спрашивал Макеев.
Но Постольский и Волков, не сговариваясь, уже обернулись к двери напротив. Той, что вела в комнату Корсакова. Проклятую комнату. Леонид Георгиевич коснулся двери рукой, но тут же отдернул ее.
– Что такое? – взволнованно спросил Павел.
– Холодна как лед, – тихо ответил Волков.
– Он исчез, и скоро мы последуем за ним! – донесся до их ушей шепот Елизаветы.
* * *
– Тихо, тихо, – увещевал доктор Комаровский, словно имел дело с ребенком. – Я знаю, горько, противно, но это полезно для твоего здоровья. Ты немного поспишь, без страшных снов, а когда проснешься – тебе
