жизнь. Эта вера, даже самая искренняя, имела один весьма существенный изъян — в темных глубинах психики все-таки оставались сомнения в возможности такой жизни. Страх был всеобъемлющ и в том смысле, что смерть настигала не только человека, но и все остальное живое.
Страх смерти — это постоянное ощущение, таящееся в глубинах психики, неизбежного небытия, несуществования, некоего обрыва, за которым не следует ничего. У подавляющего большинства людей образ смерти, мысли о ней вызывают негативные, деструктивные эмоции как нечто неведомое и ужасное. Исключение составляют, возможно, те, кто верит в загробную жизнь, причем в их числе могут быть и нерелигиозные люди. Не вызывает сомнений, что у человечества в целом однозначно негативное отношение к смерти, что способствует формированию аналогичных позиций у конкретных лиц.
Страх смерти способен оставаться в рамках нормы, всю жизнь незримо сопровождая человека и незаметно влияя на его поступки. Но в некоторых случаях, чаще всего в результате эмоционального отвергания родителями своего ребенка, необеспечения его своим попечением, этот страх может выйти за рамки. Тогда личность начинает острее ощущать угрозу скорой гибели и необходимость что-то предпринять, например упреждающие насильственные действия. Важно отметить, что острота угрозы далеко не всегда выражается только в том, что индивид начинает чаще думать о неизбежной кончине, ищет и находит предвестников, лишь определенным образом объясняет некоторые приметы и события, постепенно подчиняя подобным предчувствиям всего себя. Иногда смертельная опасность представляется ему в отношениях, высказываниях и поступках других лиц, хотя объективно они могут и не быть таковыми.
Повышенный страх смерти может создавать соответствующую личностную диспозицию высокой тревожности и негативных ожиданий, причем самому человеку чаще всего не ясно, откуда надо ждать беды; появляется общая неуверенность в себе, в своем бытии, боязнь утраты себя, своей целостности и определенности, даже права на существование. Субъект с повышенной тревожностью совсем иначе видит мир, воспринимает внешние воздействия. У таких людей бессознательная борьба с угрозой жизни способна преодолеть любые нравственные преграды.
Именно поэтому, зная о таких преградах, человек не воспринимает их и не принимает во внимание. Конечно, в принципе возможна компенсация указанных черт с помощью целенаправленного, индивидуализированного воздействия с одновременным, если это нужно, изменением условий жизни. Если такое воздействие имеет место, оно снимает страх и общую неуверенность в себе и своем месте в жизни. Однако чаще всего этого не происходит, и поэтому преступное насилие отчужденных личностей становится реальностью. Современное воспитание является неэффективным и по той причине, что оно, в частности, не дает возможности преодолеть страх смерти и тревожность в целом.
Изложенное позволяет считать, что защита своего бытия, своего «Я» является глубинным личностным смыслом большинства убийств вообще и сексуальных в частности. При этом не имеет значения, действительно ли имело место посягательство (в любой форме и любой силы) на это бытие, важно, что какие-то факторы субъективно воспринимались как угрожающие.
Все это прежде всего относимо к убийцам, сексуальным в том числе, которых отличают импульсивность, ригидность (застреваемость аффективных переживаний), подозрительность, злопамятность, повышенная чувствительность в межличностных отношениях. Они бессознательно стремятся к психологической дистанции между собой и окружающим миром и уходят в себя. Эти данные можно интерпретировать как глубокое и длительное разрушение отношений со средой, которая начинает выступать в качестве враждебной, разрушительной и в то же время часто непонятной силы, несущей угрозу для данного человека. С этим, несомненно, связаны подозрительность, злопамятность, повышенная чувствительность к внешним воздействиям, непонимание среды, что повышает и поддерживает тревожность и страх смерти.
Жестокость при совершении серийных убийств тоже берет свое начало в страхе смерти. Поэтому жестокость выступает в качестве средства, а также неистового протеста против того, что какие-то поступки другого лица могут показать сексуальную, эротическую несостоятельность виновного и тем самым снизить его самооценку. При этом сексуальное отвергание не следует понимать узко, лишь в смысле отказа от половой близости. Уход, например, любимой жены — тоже проявление такого отвергания и может означать полную катастрофу для мужа, особенно если она несла основную нагрузку в его социально-психологических связях с окружающим миром. Не менее болезненны случаи предпочтения одного мужчины перед другим.
Некрофилия может быть связана с алкоголизмом и наркоманией, в чем убеждают и судебно-следственная практика, заключения экспертов.
Состояния алкогольного или наркотического опьянения способны облегчить некрофильское поведение, стимулировать его, снимая запреты. Возможны, как уже показано выше, убийства по некрофильским мотивам. Нередко прибегают к самоубийству наркоманы и алкоголики. Некрофилия проявляется при многих психических расстройствах и болезнях, во всяком случае, она обычно выявляется при проведении психиатрических экспертиз.
Некрофилия, как представляется, сугубо психологическое явление[7], точнее — патопсихологическое, глубинные корни которого лежат в онтологической и филогенетической областях. Распределение каждой из форм этого нарушения различны, некоторые из его проявлений с трудом поддаются учету, особенно такие некрофильские поступки, которые не регистрируются как преступления. Имеется в виду то, что Э. Фромм назвал несексуальной некрофилией: желание находиться вблизи трупа, разглядывать его, прикасаться к нему, расчленять мертвое тело. Некрофильских же преступлений особенно много во время войн и тоталитарных репрессий.
Некрофилия соседствует с целым рядом других патопсихологических отклонений, в первую очередь с садизмом, который представляет собой причинение страданий и мучений ради получения садистом удовольствия и удовлетворения. Однако во многих случаях садист не убивает свою жертву, поскольку тогда он лишится объекта своих издевательств, и именно этим он существенно отличается от некрофила. Но если садист может убить свою жертву и в любое время переключиться на другую, например в концентрационном лагере, то есть все основания говорить о садонекрофилии (или некросадизме, что одно и то же). В ряде ситуаций садизм очень трудно отличить от некрофилии, хотя может быть и так, что в каких-то конкретных случаях присутствуют и то и другое, перемежаясь.
Если некрофилия — влечение, тяготение к смерти и одновременно страх перед ней, а танатология — это наука о смерти, то естественно, что некрофилия как научная проблема теснейшим образом связана с этой наукой. Многие смерти наступают по некрофильским мотивам. Все это означает, что нельзя исследовать некрофилию вне танатологии.
К несексуальной некрофилии Э. Фромм относил желание находиться вблизи трупа, разглядывать его, прикасаться к нему и, наконец, специфическую страсть к расчленению мертвого тела. Все лица, включенные в похоронную и кладбищенскую деятельность, начиная с тех, кто руководит соответствующим бизнесом, а также все сотрудники ритуальных учреждений,
