Ю. М. Антонян
Мессии, лжемессии и толпа
Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским? Они опять закричали: распни Его.
Мк., 15:12, 13
Предисловие
Идея этой книги родилась в результате четкого уяснения и выделения в качестве самостоятельной проблемы неразрывную связь между мессией (а также тоталитарным лжемессией) и толпой.
Действительно, архетип мессии возник из потребности толпы в спасении и помощи, а когда он появился, например, в иудаистском мире, толпа пошла за ним, но потом, после его ареста, кричала: «Распни, распни Его» (Лк., 23:21).
Аналогично вела себя толпа по отношению к лжемессии Муссолини. Тела Муссолини, его любовницы Петаччи и еще шести приближенных к дуче фашистов привезли в Милан, где разъяренная толпа (та самая, которая всего несколько лет назад превозносила Муссолини и поклонялась ему как своему повелителю и покорно и добровольно принимала его диктатуру) подвесила их за ноги к перекрытиям бензоколонки на площади Пьяцца Лорето. Лицо Муссолини перед этим было обезображено. После этого кто-то подрезал веревки, и тела Муссолини и Петаччи упали в сточную канаву, где они пролежали четыре дня, когда их наконец предали земле на кладбище Музокко[1].
Мессии (и лжемессии тоже) возможны только в недемократическом обществе, где власть принадлежит или захвачена одним человеком, в обществе, в котором люди повышено тревожны, потеряли надежду и смысл жизни, очень боятся завтрашнего дня. Толпа же — это не только скопление людей на одном месте, а некоторая человеческая совокупность, обладающая единой психологической и нравственной общностью. Но толпа может быть и скопищем людей, собравшихся для дурных или благих целей, например для чествования любимого артиста. У толпы нет единого сознания, и она часто действует так, как укажет ей ее вожак (вождь). Мессия с политической властью, ни тем более лжемессия, увлекающий за собой народ, не может появиться в демократическом обществе.
Из самой собственно христианской религии для построения церкви были взяты лишь ее самые общие идеи, но саму церковь создала толпа, поэтому церковь несла в себе все ее наиболее типичные черты — цинизм, жестокость, слепоту, непоследовательность, сентиментальную слезливость, боязнь нового. Идеи всепрощения и любви лишь провозглашались, но лишь иногда становились принципами практической деятельности.
Толпа рыдала над рассказами о муках первохристиан, ставших святыми, но костры инквизиции были ее любимым зрелищем, и она охотно посылала своих сынов на религиозные войны и в крестовые походы. Не менее твердо и активно поддерживала толпа и рабство, эксплуатацию рабов, то же делали светлейшие умы тех стран, где было рабство, например в России, где великие писатели очень редко и очень неохотно касались вопросов крепостного права. Все они, а также и святые отцы, эти самые грамотные люди своего времени, записавшие мифы, не представляют собой, конечно, толпу, но многие из них есть люди толпы, ее дети, разделяющие ее предрассудки и идущие за ней на поводу. Они невольно закрепляют в своих писаниях и то, что нужно было толпе. Это потом передалось писакам тоталитарных режимов.
Уже сейчас, в самом начале работы, следует вкратце изложить свое понимание толпы. Прежде всего это «просто» часть населения, огромная обывательская масса, в которой так много наименее мыслящих, наиболее невежественных и легковерных людей, верящих в сверхъестественные явления и существа, некритически относящихся к своим кумирам или лидерам и их обещаниям; в толпе есть и люди интеллектуального труда. Человек толпы разделяет ее верования и предрассудки, ее ценности и подчиняется ее стандартам. Это те, которые, не раздумывая, идут за своим лидером (вожаком, вождем), в том числе за таким, который убежден, что надо убивать и грабить, захватывать другие страны; это те, кто уверен, что их боги и их любимые футбольные команды лучше всех других; это те, кто отрицательно относится ко всем инаковерующим и инакомыслящим; это те, кто заполняет наши эстрадные залы и в восторге рукоплещет дешевым, глупым песням и плоским, неумным шуткам, получая от этого искренне наслаждение; это те, кто предпочитает всему самые простые решения, верит небылицам и готов видеть врагов вокруг.
Толпа обожает покопаться в грязном белье великих знаменитостей, это, по ее ощущению, приближает к ним, ставит на одну доску. В письме к П. А. Вяземскому А. С. Пушкин писал: «толпа в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего». При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы. Врете, подлецы, он мал и мерзок не так, как вы — иначе».
Одним словом, толпа может пониматься как часть общества, объединенная и укрепленная едиными идеологическими, духовными и интеллектуальными началами, часть общества — наиболее невежественная и легковерная, на которую всегда рассчитывали вожди и знаменитости.
Но есть еще один тип толпы — это сборище, скопление людей, знакомых или не знакомых друг другу. Они могут собираться по разным поводам и с разными, в том числе антиобщественными, целями. Я назвал такую толпу стаей. Конечно, это не только и не столько сборище людей, сколько их совокупность, отличающаяся теми особенностями, которые я назову ниже. Человек толпы в обоих смыслах может оставаться ее элементом, даже когда он один.
Разумеется, сказанное вовсе не означает, что толпа состоит только из злодеев и тупиц, глупых и неразборчивых людей, весьма похожих на стадо. Ее особенность в том, что в ней можно найти и высоконравственных людей, обычных обывателей наряду с подлецами и негодяями, как, собственно говоря, вообще в обществе, причем каждый к чему-то стремится, иногда вполне осознанно, и выбирает свои, как бы предуготовленные для него способы существования. У толпы свои законы и свои механизмы функционирования, которые делают ее особым субъектом жизнедеятельности общества и формой влияния на каждого из принадлежащих ей людей. Но подробно об этом далее.
Э. Фромм поставил вопрос, почему современный человек, освобожденный от оков доиндивидуалистического общества, которое одновременно и ограничивало его, и обеспечивало безопасность и покой, не приобрел внутренней свободы реализации и личностного потенциала, т. е. реализации своих интеллектуальных, эмоциональных и чувственных способностей[2]. Прежде всего, трудно согласиться с тем, что доиндивидуалистическое общество обеспечивало личности безопасность и покой. Если в древности люди страшились духов, злых сил, соседей-врагов, колдунов и т. д., а в Средневековье еще и демонов, инквизицию, власть государства, своих сеньоров, войн и т. д., то в современном мире страх на людей
