Но если это действительно так, то хотелось бы знать, что собой представляют категориальные формы мышления. Этот вопрос несколько проясняет интересное исследование Э. Бенвениста, результаты которого изложены им в статье «Категории мысли и категории языка» [11].
Анализируя систему категорий Аристотеля, Э. Бенвенист приходит к выводу, что он выделяет десять категорий мышления в соответствии с теми типами предикатов, которые можно высказать о бытии. Неосознанно в качестве критерия классификации этих предикатов на типы он принял эмпирическую обязательность особого выражения, особой грамматической формы для каждого предиката. Выделение именно таких, а не других типов предикатов обусловлено не свойствами, открываемыми в вещах, ибо они неисчерпаемы и не самоочевидны, а классификацией, заложенной в языке: язык благодаря своим грамматическим категориям позволяет распознать и определить эти свойства. Поэтому категории мышления у Аристотеля – это понятия о типах предикатов, а в конечном счете о грамматических формах выражения мысли.
«В той степени, в какой категории, выделенные Аристотелем, можно признать действительными для мышления, они оказываются транспозицией категорий языка. То, что можно сказать, ограничивает и организует то, что можно мыслить. Язык придает основную форму тем свойствам, которые разум признает за вещами. Таким образом, классификация этих предикатов показывает нам прежде всего структуру классов форм одного конкретного языка» [11, 111].
Этот вывод Э. Бенвенист основывает на тщательном анализе основных грамматических форм древнегреческого языка, которые послужили Аристотелю основанием для классификации.
Нам представляется несомненным существование связи между категориями мышления и грамматическими структурами, хотя характер этих связей еще недостаточно изучен. Система языка в целом и синтаксические структуры предложений различных типов представляют собой такие формы, которые предшествуют всякому индивидуальному опыту и в определенной мере организуют человеческое мышление. На это обращали внимание многие выдающиеся лингвисты, в том числе А.А. Потебня, который отмечал:
«Говорить на формальном языке, каковы арийские, – значит систематизировать свою мысль, распределяя ее по известным отделам. Эта первоначальная классификация образов и понятий, служащая основанием позднейшей умышленной и критической, не обходится нам при пользовании формальным языком почти ни во что» [38, 37].
Однако было бы неверно отождествлять категории мышления с какими-либо определенными языковыми конструкциями, такая трактовка оказалась бы слишком узкой. Лингвистические исследования многочисленных языков и структуры текстов свидетельствуют о существовании различных способов выражения категорий. Так, категория (идея) причинности может быть выражена общим понятием (это общее понятие «причина» обычно и отождествляется с категорией), каузативным глаголом (например, рус. заставить, вынудить), каузативной морфемой, каузативным предлогом (благодаря, вследствие), союзом (потому что, ибо), синтаксической каузативной конструкцией, последовательностью предложений в тексте и т.д. [45]. Категория количества выражается не только рядом общих понятий, таких, как «величина», «степень», «число», «количество», и не только числительными, но также местоимениями и наречиями типа «все», «некоторые», «много», «мало»; она проявляет себя в грамматической категории числа изменяемых частей речи, в степенях сравнения прилагательных и наречий; идею количества выражают также уменьшительные и увеличительные суффиксы существительных, прилагательных и глаголов.
Средства и способы выражения категорий мышления различны в разных языках. Например, в русском языке грамматические средства выражения категории формы неразвиты, для этого используется достаточно богатая лексика. Напротив, в языке навахо глаголы, обозначающие действия с предметами, меняют свою морфологическую структуру в зависимости от того, на какого рода предметы направлено действие: есть формы глагола, соответствующие круглым тонким предметам, длинным гибким предметам, длинным жестким предметам и т.д. [26, 69].
Упомянутые языковые факты вынуждают нас признать, что понятие «категория мышления» шире по объему, чем «общее понятие».
Показательно, что В.И. Ленин не отождествляет общие понятия с категориями, для него они не являются одним и тем же объектом, что видно из следующего очень важного ленинского текста:
«А во-2-х, если все развивается, то относится ли сие к самым общим понятиям и категориям мышления? Если нет, значит, мышление не связано с бытием. Если да, значит, есть диалектика понятий и диалектика познания, имеющая объективное значение» [5, 229].
По-видимому, общие понятия являются лишь особым, частным случаем существования и функционирования категорий мышления. Другим, также частным, случаем является их функционирование в виде форм мышления, которые реализуются в различных грамматических структурах и обычно не осознаются обыденным, нетеоретическим сознанием, что подтверждается, как мы указывали, исследованиями мышления культурно отсталых племен и детской психологии. Мышление древнего человека еще не знало таких общих понятий, как причина, следствие, цель, качество, количество, время, предмет и пр., но соответствующие категории уже оформляли мысль, позволяли человеку устанавливать причинно-следственные отношения, различать и выражать количественные характеристики предметов, ориентировать свою деятельность в пространстве и времени. Образование общих понятий явилось следствием длительного процесса осознания человеком своих форм мышления в результате усложнения трудовой деятельности и всей социальной жизни. Определенные этапы этого процесса знаменует появление в языке различных союзов, выражающих категории мышления (потому что, для того, чтобы, если… то… и т.д.), а также различных вопросительных слов, таких, как «почему», «зачем», «сколько» и пр. История языка, таким образом, не только дает положительный ответ на поставленный В.И. Лениным вопрос о развитии категорий мышления, но и позволяет наметить некоторые этапы и выявить характер развития.
Учитывая сказанное, понятие категории мышления следует, на наш взгляд, расширить таким образом, чтобы оно, во-первых, включало все частные случаи проявления и функционирования любой конкретной категории, а во-вторых, чтобы оно объясняло общее назначение категорий в системе человеческого мышления. Это можно сделать, если понять категории как принципы, на которых основывается всякое человеческое мышление и которые позволяют человеку осмыслить окружающий мир и выработать определенную картину мира. Такие принципы (например, принцип причинности) содержатся в сознании имплицитно, обычно они явно не формулируются, но тем не менее мышление без них невозможно, они направляют мысль человека и в его практической деятельности, и в процессе познания объективной действительности. В отличие от обыденного сознания теоретическое, философское мышление стремится выявить и явно сформулировать эти принципы. Однако идеалистические философские концепции не в состоянии справиться с такой задачей, поскольку их авторы, неправильно решая основной вопрос философии, извращают действительное содержание принципов человеческого мышления. Лишь диалектический материализм, который тщательно анализирует не только обыденное сознание, выработанное на основе практической деятельности многих поколений людей, но и современное научное мышление, вскрывает реальный смысл категорий и формулирует их в виде принципов научного познания. В диалектическом материализме осмысление категорий достигает своей высшей точки, что позволяет сознательно использовать их в познании объективной действительности.
В настоящей монографии категории мышления, анализируемые диалектическим материализмом, осознанно кладутся в основу исследования языка и речи; они используются как методологические принципы, применение которых к языковому материалу позволяет
