— Угу, — подтвердил я. — Просто класс!
Она улыбнулась.
— Что значит «просто класс»?
— Малый что надо!
Мисс Тернер снова улыбнулась.
— Думаете, он и правда был с ними знаком? С Чарли Чаплином? Теодором Рузвельтом?
— Вполне возможно. Если бы он все придумал, то не получал бы от этого такого удовольствия.
Она склонила голову набок.
— Что ж, верно. Лгуны обычно прикидываются, что собственная ложь их совсем не впечатляет.
— Из вас вышел неплохой пинкертон, — заметил я.
Мисс Тернер слегка передернула плечами и тихонько вздохнула.
— Очень надеюсь.
— У вас все получится.
У нас были смежные комнаты. Мой номер оказался немного меньше, чем люкс в «Карлтоне», во Франкфурте, а тот был чуть меньше речной баржи. В комнате имелись огромная двуспальная кровать с резным изголовьем, ночной столик с новомодным французским телефонным аппаратом, два шкафа красного дерева, два-три комода и громадный буфет. Хотя там явно не хватало бара со стойкой, зато буфет был набит французскими винами, немецким коньяком, шотландским виски, среди которого почему-то затесался американский бурбон. Я вошел в ванную комнату и с удовольствием оглядел мраморные раковины, огромную мраморную ванну и белый мраморный пол. Разделся и принял ванну. Вытерся полотенцем размером с пляжное одеяло, надел все чистое, зарядил «кольт», положил его в карман пиджака и спустился вниз.
Ганфштенгль стоял у стойки бара и громко разговаривал с барменом по-немецки. Где-то через два стула от него сидели два человека в деловых костюмах. Когда я направился к нему по паркетному полу, Ганфштенгль откинул назад свою огромную голову и оглушительно расхохотался, хлопая ладонью по темной деревянной стойке. Бармен тоже рассмеялся, правда, не так рьяно. И глянул на стойку — на то место, по которому Ганфштенгль хлопал ладонью. Наверное, высматривал, нет ли там вмятины.
Ганфштенгль поднял кружку, вмещавшую не меньше галлона пива, и обратился ко мне.
— А, вот и вы, господин Бомон.
— Фил, — поправил его я.
— Фил. А вы, как я уже говорил, зовите меня Пуци.
— Как угодно.
Он рассмеялся.
— Знаете, что это означает? Что-то вроде «Малыш».
— Почти что Крошка.
Он снова рассмеялся.
— Точно! Прямо в яблочко! Итак, что будете пить? — Он поднял кружку. — Пиво? Не такое славное, как в Мюнхене, но вполне сносное.
— Спасибо, сойдет и стакан воды.
Он сказал что-то бармену, отпил глоток пива, поставил кружку и снова повернулся ко мне.
— Можно задать вам один вопрос? Личного свойства?
— Смотря какой.
— Надеюсь, не слишком личный.
— Валяйте, — сказал я.
— Вы были на Великой войне?[13]
— Да, был. А вы?
Бармен поставил напротив меня стакан со льдом и плеснул туда минеральной воды из маленькой бутылки. Прежде чем ответить, Ганфштенгль дождался, когда бармен отойдет.
— Увы, нет, — признался он. — Я был тогда в Нью-Йорке. И чуть не угодил в кутузку. Друзья помогли — спасли меня от лагеря для интернированных, хотя разрешения вернуться в Германию до окончания войны я так и не получил. О чем глубоко сожалею.
— Не стоит.
Он нахмурился.
— Простите?
— Не стоит сожалеть, что не попали на войну.
— Ну, Фил, тут я с вами не согласен. — Его широкое лицо стало серьезным. — Определенно, это один из важнейших этапов в жизни мужчины. Воинская дружба, острые ощущения, ужас — конечно, не без того, но и радость тоже. Думаю, такое никогда не забудешь.
— Угу. То-то и оно.
— Да, но…
— Пуци, — перебил я.
Он взглянул на меня и кивнул.
— Не хотите об этом говорить, угадал?
— Да.
— Ну, как скажете. — Он хлебнул пива. — Только я заговорил об этом не без причины.
— В чем же дело?
Он нахмурился.
— Деликатный вопрос. Но мне все же придется обсудить его с вами. Кое-кто в партии… беспокоится насчет вас с мисс Тернер.
— Беспокоится? — удивился я.
— Вы же американец. А мисс Тернер англичанка. И кое-кто из партийцев боится, что вы все еще питаете враждебные чувства к нам, немцам. К фрицам, понимаете? К немчуре. К злобным гуннам. — Он печально улыбнулся. Я понаслушался всякого такого, пока жил в Нью-Йорке. Я знал женщин, светских дам, которые перестали выгуливать своих овчарок, потому что не хотели, чтобы их видели с собаками немецкой породы.
Как раз накануне мы с мисс Тернер вспоминали войну, и я передал Ганфштенглю то, что сказал ей.
— Война уже давно закончилась.
— Да, но от старых привычек трудно избавиться.
— Если это все еще беспокоит партийцев, зачем они наняли пинкертонов? Наверно, и в Германии есть частные сыскные агентства.
— Нанять пинкертонов предложил господин Гитлер. Он знает репутацию агентства и питает к нему доверие. И, разумеется, к вам с мисс Тернер. Он необыкновенный человек, Фил, поразительно широких взглядов. Верю, только он и спасет Германию.
— Если Гитлер не беспокоится…
— Не все партийцы отличаются столь глубоким пониманием. — Он печально улыбнулся. — Боюсь, у некоторых еще сохранились враждебные чувства.
— Тут я ничем не могу помочь.
— Конечно, но если бы я смог их убедить…
— В чем же?
— Во-первых, в том, что вы прекрасно понимаете, насколько серьезно предстоящее расследование. Сегодня для многих из нас господин Гитлер первый человек в Германии. Как я уже говорил, его смерть стала бы трагедией для нас, партийцев, и для всех немцев. Поэтому тот, кто это сделал, должен ответить.
— Хорошо, Пуци, я постараюсь.
— Вы даете мне слово, Фил?
— Какое еще слово?
— Что проведете объективное и тщательное расследование.
— Я всегда так работаю.
— И сохраните в тайне все, что узнаете.
— Все наши расследования строго конфиденциальны.
Он просиял и протянул мне свою ручищу.
— Бесподобно!
Я дал ему свою руку и позволил ее потрясти.
— Спасибо, Фил. Я так рад… — Он глянул через мое плечо. — А вот и мисс Тернер.
* * *
