Глава вторая
В чемоданах, которые Кодуэлл принес в гостиницу, оказалась одежда — очевидно, взамен той, что мисс Тернер пришлось оставить в Париже. Но мисс Тернер ничего не подошло, и перед тем как сесть в берлинский поезд, нам пришлось прошвырнуться по магазинам. Поезд отошел в шесть. На следующий день в полдень мы уже были в Берлине.
По выходе с платформы мы попали в толпу. Но среди толчеи я сразу же заметил человека с белой картонной табличкой в руке — на картонке было написано: «Господин Бомон». Но и без картонки его трудно было не заметить. Рост по меньшей мере сто девяносто пять сантиметров, прилизанные, зачесанные назад темные волосы, нос картошкой и челюсть величиной с остров Родос. На нем был дорогой серый костюм в белую полоску, сшитый так, чтобы подчеркнуть его могучее телосложение, но у любой ткани есть предел прочности, даже у самой крепкой.
Толпа огибала его широким кругом, кое-кто даже изумленно оглядывался.
— Туда, — сказал я мисс Тернер и кивком показал на громилу.
— Боже мой! — выдохнула она.
Кустистые брови громилы были выжидательно приподняты, и он переводил взгляд слева направо, потом справа налево. Когда мы подошли поближе, он остановил взгляд на нас. Брови поползли еще выше.
Я протянул руку.
— Фил Бомон.
— Привет! — воскликнул он и просиял. — Бесподобно! — Он сунул картонку под левую руку, а правую протянул мне. — Рад вас видеть!
Рука у меня не маленькая, но в его ладони она исчезла целиком.
— Эрнст Ганфштенгль, — представился он и потряс мою руку. — Но зовите меня просто Пуци, ладно? Меня все так зовут. — Говорил он с едва уловимым немецким акцептом.
— Это мисс Джейн Тернер, — сказал я.
Он выпустил мою руку, которая слегка онемела, и взял руку мисс Тернер.
— Entzückt! — воскликнул Ганфштенгль. Он держал ее руку горизонтально, как будто собирался поцеловать, но вместо этого сухо, по-немецки, склонился над ней и щелкнул каблуками — клик!
И, расплывшись в улыбке, заговорил с ней по-немецки. Она ответила ему на том же языке.
Наконец Ганфштенгль отпустил ее руку и хлопнул в ладоши. Я даже ощутил, как вокруг заколебался воздух, хотя стоял поодаль.
— Бесподобно! — повторил он, обращаясь ко мне. — Она прекрасно говорит по-немецки! — Он повернул к ней большое лицо, лучащееся счастьем. — Мне говорили, что вы знаете немецкий, но я и не подозревал, насколько превосходно!
— Это было давно, — заметила мисс Тернер. — Мне не хватает практики.
— О, ерунда, — сказал Ганфштенгль. — Вы говорите блестяще! Лучше некуда. Где изучали язык?
— Моя мама наполовину немка.
Ганфштенгль снова хлопнул в ладоши.
— Значит, вы тоже немного немка. Бесподобно!
Он улыбался, переводя взгляд с меня на мисс Тернер и обратно.
— Пойдемте? Возьмем носильщика, пусть поможет с багажом. У вокзала ждет такси. Я снял вам комнаты в гостинице «Адлон».
— Можно я брошу письмо в почтовый ящик? — спросила мисс Тернер. Она держала в руке маленький конверт. — Мне еще никогда не приходилось встречать человека, который писал бы столько писем.
— Ну конечно, — сказал Ганфштенгль.
В такси, рассчитанном на трех человек, на заднем сиденье было несколько тесновато, тем более что один из троих был размером чуть меньше белого медведя.
По дороге в гостиницу Ганфштенгль рассказал нам немного о себе и о тех знаменитостях, с которыми ему довелось встречаться. В 1909 году, еще до окончания колледжа в Гарварде, он познакомился с Т.С. Элиотом[9]и Джоном Ридом[10]— «хоть он и коммунист, знаете ли, но парень и впрямь боевой». Когда Ганфштенгль заправлял семейным делом, связанным с искусством, на Пятой авеню, он встречался с Генри Фордом, Карузо[11]и Тосканини.[12]
Ганфштенгль был энергичен, как бойскаут, он сдабривал свои монологи американскими словечками, то и дело расплывался в улыбке, мотал большущей головой и размахивал огромными ручищами. Не думаю, что он пытался произвести на нас впечатление, козыряя всеми этими именами; Думаю, он просто был очень рад, что судьба свела его с такими людьми.
— А еще Чарли Чаплин! «Маленький бродяга», помните? Так вот, однажды он пришел к нам в галерею. Просто класс! Малый что надо!
Ганфштенгль выглянул в окно и вмиг помрачнел. Мы проезжали через большой парк, и под дождем трава там выглядела серой, а деревья — промокшими и угрюмыми.
— Вот, — сказал он печально, — это и есть Тиргартен. Здесь все и случилось.
Он все так же мрачно взглянул на меня.
— Это было ужасно. Вы, конечно, знаете… — он перевел взгляд на водителя, — что тут произошло?
— Кое-что. Прежде чем мы займемся делом, нам понадобятся дополнительные сведения. Кстати, хотелось бы осмотреть и место происшествия.
— Да, конечно. Съездим туда после ленча. — Он покачал головой. — Ужасно. Если бы дело у них выгорело, Германию постигла бы трагедия.
Он вдруг улыбнулся.
— Так ведь не выгорело, верно? Но прежде чем мы начнем серьезный разговор, не мешало бы поесть.
Ганфштенгль сказал, что он подождет нас в баре. Мы с мисс Тернер поднялись в лифте на седьмой этаж вместе с двумя коридорными, по одному на каждого. Коридорные и лифтер были одеты на манер штабных офицеров из роскошного сказочного королевства. Немцы просто обожают военную форму.
— Он так и пышет энергией, не находите? — заметила мисс Тернер, когда лифтер открыл внутренние железные двери. — Наш господин Ганфштенгль.
