пленных солдат в лагеря прошла без серьезных проблем, по крайней мере в трех западных зонах. Однако в дальнейшем судьбы солдат сильно различались в зависимости от того, в плен к какому противнику они попали. Даже в последние недели перед капитуляцией целые подразделения вермахта пытались в последнюю секунду каким-то образом сбежать от Красной армии и оказаться в британском или американском плену. Учитывая то, что вермахт натворил в Советском Союзе, особенно во время отступления, немецких солдат в русском плену ожидали лишь голод, болезни, принудительные работы и смерть. Эти ожидания подтвердились, хотя многие из тех, кто вернулся домой из советского плена, позже рассказывали, что в России с ними обращались хоть и плохо, но не хуже, чем с местным населением, которое тоже голодало. В отличие от этого, пленение британцами или даже американцами рассматривалось как гарантия выживания, даже несмотря на то что условия в быстро созданных американцами и британцами лагерях для военнопленных в первые дни и недели после пленения также были плохими и, например, в лагерях на Рейнских лугах, для многих из них были смертельными. Через два года после окончания войны в британских лагерях все еще оставалось 435 тысяч германских пленных, во французских – 640 тысяч, в американских – 14 тысяч. В Советском Союзе на тот момент все еще находилось около 890 тысяч немецких пленных. В общей сложности в советском плену погибло около миллиона немецких солдат. Здесь смертность среди немецких пленных составляла 35 процентов, во французском плену – 2,6, в британском и американском плену – менее одного процента[21].
В годы, предшествовавшие окончанию войны, доля немецких пленных, которые все еще верили в победу, была высока, и во многих лагерях военнопленных национал-социалисты с самого начала взяли на себя командование, в то время как противники нацистов или даже солдаты, уставшие от войны, считались пораженцами. Все изменилось после капитуляции. Больше не было никаких признаков продолжения милитаризма или возможности для возобновления борьбы, как это было в Германии после 1918 года – бывшие солдаты вермахта были слишком измотаны и истощены войной, и, согласно отчетам союзных спецслужб, они больше всего хотели вернуться домой и жить нормальной жизнью. Годы сверхнапряжения, усталость от формы и постоянного нахождения в мужском обществе, в котором некоторые из солдат жили без перерыва с момента прохождения трудовой повинности в 1935 году, теперь давали о себе знать.
Второй опыт, пожалуй, имел еще большее значение. Многие солдаты возвращались из Советского Союза, часто после долгого пребывания в плену, со смешанными чувствами – симпатия к русскому народу и презрение к советской системе были обычным явлением. Однако опыт немецких солдат в британском и американском плену кардинально отличался: здесь с ними обращались в основном корректно и, после преодоления первоначальных трудностей, также хорошо размещали и кормили. Хотя курсы политического перевоспитания немецких заключенных не вызвали у большинства из них особого интереса, предложения по культурному образованию и самоорганизации тем не менее были приняты, и многие также были впечатлены абсолютной беззаботностью, которую демонстрировали американские солдаты, особенно в лагерях в США. Но больше всего немецких пленных поражали условия жизни, надлежащее снабжение, а в Северной Америке – часто просто изобилие еды, одежды и товаров широкого потребления всех видов. Более разительного контраста по сравнению со скудными условиями жизни в Германии во время войны нельзя было и представить. И еще более резким был контраст с условиями, в которых они оказались после возвращения в разрушенную Германию. Это не прошло для них бесследно.
С другой стороны, реализация целей, описываемых термином «денацификация», оказалась гораздо более сложной, поскольку предполагала решение вопроса о том, чем на самом деле был национал-социализм и кто должен нести основную ответственность за его политику. И в этом вопросе мнения союзников сильно различались. Бесспорным было одно: нацистские преступники, непосредственно ответственные за преступления, должны быть наказаны, как можно быстрее и в стране, где эти преступления были совершены. Это касалось, прежде всего, членов руководящего звена в региональных и центральных партийных организациях, а также тех, кто занимал руководящие должности в СС, Главном управлении имперской безопасности, Главном административно-хозяйственном управлении СС, полиции безопасности, айнзацгруппах и в концентрационных лагерях, а также в германских оккупационных властях в оккупированных странах, особенно на Востоке, или был в числе непосредственных исполнителей.
К концу войны многие ведущие национал-социалисты были уже мертвы; кто-то покончил жизнь самоубийством, кто-то погиб в неразберихе последней фазы войны. Те, кто выжил, столкнулись с массовыми репрессиями со стороны оккупационных властей с самого начала послевоенного периода и на протяжении многих последующих лет. Аресты, лагеря для интернированных, судебные процессы в специальных судах, гражданские и военные уголовные процессы и целый каталог наказаний и взысканий были самыми важными инструментами в попытке западных оккупационных держав наказать и политически нейтрализовать лиц, ответственных за нацистские преступления. И действительно, подавляющее большинство тех, кто занимал руководящие посты в Третьем рейхе или был активен в одном из органов власти и организаций, классифицированных как «преступные» на главном Нюрнбергском процессе, и кто оказался на Западе в конце войны, провели первые месяцы или годы после капитуляции в лагерях для интернированных трех западных союзников – всего около 250 тысяч человек, летом 1946 года еще около половины, еще через год еще около 40 тысяч. В английской зоне большинство интернированных на более длительные сроки, около 25 тысяч человек, также предстали перед специальными трибуналами, которые могли выносить суровые приговоры (хотя на самом деле делали это редко). Западные державы выдали около шести тысяч лиц, которым инкриминировались различные преступления, третьим странам, около половины из них – странам Восточной Европы, прежде всего Польше. В отношении 5200 человек были возбуждены уголовные дела в военных трибуналах союзников, четырем тысячам из них были вынесены обвинительные приговоры, 668 человек были приговорены к смертной казни. Примерно такое же количество людей было до 1949 года осуждено немецкими судами за нацистские преступления против немецких граждан. Если также принять во внимание, что освобожденные из лагерей для интернированных впоследствии прошли процедуру денацификации и в некоторых случаях были вынуждены мириться с серьезными ограничениями в повседневной жизни, особенно в профессиональной деятельности, то становится ясно, что, несмотря на все пробелы, ошибки и упущения, западные державы были весьма успешны в своих усилиях по устранению нацистских функционеров и недопущению их к участию в общественной жизни Западной Германии на долгие годы[22].
Однако долгосрочное значение подобного развития событий заключалось не столько в результатах, которые можно было измерить статистически, сколько в том опыте, который пришлось пережить
