Ульрих Брекер
История жизни и подлинные похождения бедного человека из Токкенбурга
Издание подготовил
Р. Ю. ДАНИЛЕВСКИЙ
Ульрих Брекер. С портрета Иозефа Рейнхарда, 1793 г.
От составителя
С тех пор как Николай Карамзин в своем «Московском журнале» (1791, апрель) словами рецензии из «Всеобщей немецкой библиотеки» настоятельно порекомендовал читателям обратить внимание на вышедшую недавно в Цюрихе анонимную книгу «Жизнь и похождения бедного человека из Токкенбурга», прошло более чем два столетия. Но книга так и оставалась непереведенной на русский язык. Слишком просто и безыскусно писал этот неученый «бедный человек», не новыми после Жан-Жака Руссо были его мысли о нравственном достоинстве швейцарских пастухов и «поселян», его христианское морализирование также не отличалось оригинальностью. А для того нового, что было в его автобиографической книге, — попыток говорить о жизни и о человеческой личности проникновенно и реалистически (хотя автору было неведомо это слово), не обличая и не идеализируя, время тогда еще, как видно, не пришло. Впоследствии автор книги Ульрих Брекер был надолго забыт даже у себя на родине. Между тем У. Брекер, делавший записи как будто лишь только для себя, для своих родных и друзей, на самом деле перешагнул границы «областнической» литературы и находился если и не в самом первом ряду, то во всяком случае в авангарде швейцарского Просвещения. Многие его мысли и суждения приближаются к взглядам молодого Иоганна Вольфганга Гете. Некоторые страницы его жизнеописания не уступают по эмоциональной выразительности «Страданиям молодого Вертера». Оба — Брекер и Гете — поклоняются гению Шекспира. Пора уже, таким образом, последовать рекомендации рецензента из журнала берлинского просветителя Фридриха Николаи и совету нашего Карамзина.
Составитель и переводчик издания, предлагаемого ныне читателю, поделился этими соображениями со своими швейцарскими коллегами во время научной командировки в Цюрих в сентябре 1989 г. Идея была встречена с сочувствием и даже с энтузиазмом. Пригласивший его в Швейцарию проф. Петер Бранг, выдающийся немецко-швейцарский славист, тогда руководитель Славянского семинара при Цюрихском университете, и историк-славист Карстен Гёрке организовали для него поездку в Тоггенбургскую долину (кантон Санкт-Галлен) и Ваттвиль, родной город Брекера. Знаток местной истории и творчества писателя педагог д-р Вилли Штаммгерр показал ему брекеровские места и даже познакомил с хозяином хутора Дрейшлатта, где прошла юность Брекера. Этот немногословный пожилой крестьянин был, может быть, чем-то похож на сурового отца писателя, и этому человеку, в доме которого хранится «История жизни» Брекера, также был обещан ее русский перевод. Швейцарские друзья снабдили гостя целой библиотекой «брекерианы», и лишь субъективные и объективные обстоятельства, множество дел и событий, превращение Советского Союза в новую демократическую, свободную Россию помешали на время осуществлению этих планов, но в конце концов, возможно, также и благоприятствовали появлению «русского» Брекера. Невозможно не выразить здесь самой сердечной признательности всем швейцарским друзьям в Берне, Цюрихе и Ваттвиле за понимание и помощь. Кроме названных выше ученых, это проф. д-р Макс Верли (известный филолог, связанный происхождением с родом Зульцеров), д-р Хелена Каньяр-Беккер, д-р Роман Бюлер, д-р Карл Песталоцци, д-р Светлана Левейе-Геллерман, г-жа Бранг, г-жа Гёрке, г-жа Штаммгерр. Без их дружеского содействия едва ли появилась бы эта книга.
Тексты произведений У. Брекера публикуются в переводе не полностью. В каждом случае это оговаривается или пропуск обозначается многоточием в угловых скобках.
ИСТОРИЯ ЖИЗНИ И ПОДЛИННЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ БЕДНОГО ЧЕЛОВЕКА ИЗ ТОККЕНБУРГА
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ИЗДАТЕЛЯ
В одном из самых отдаленных углов столь мало известного, а у некоторых даже пользующегося дурной славой Тоггенбурга[1] обитает добрый сын природы, который, будучи лишен всяких средств к просвещению, тем не менее единственно благодаря самому себе достиг существенных его степеней.
День свой он проводит в занятиях ремеслом. Часть же ночи, и нередко до середины, он занят чтением, прочитывая все то, что доставляет ему случай или кто-либо из друзей, или собственный его выбор, — либо же он записывает собственные замечания, касающиеся его самого или других людей, безыскусным языком души своей. Образчик их — ныне перед Вами.
Если Вы сочтете, что эти записи удовлетворяют вкусам Ваших читателей, то можете располагать ими по своему усмотрению. Не всем нравится одно и то же блюдо, и все-таки я полагаю, что изображение судьбы и домашней жизни совсем простого, но притом добропорядочного человека могло бы, несмотря на все слабости его писательства, доставить удовольствие, а то и принести пользу тому или иному из читателей Вашего «Музеума»,[2] не меньше, чем жизнеописание какого-нибудь государственного или ученого мужа, составленное опытной рукою.
В моем распоряжении имеется еще некоторое количество более мелких произведений того же пера, в которых светится нередко своеобразный юмор, истинная веселость — и всегда ясный ум и открытое, доброе сердце, полное любви к Богу и людям. Будут ли эти сочинения напечатаны,[3] зависит от того, как встретит читающая публика этот биографический отрывок.
А ты, дорогой мой! которого я люблю сердечно как своего духовного сына, ценю как друга, общение с которым так часто бывает для души моей сладчайшим отдыхом от трудов, не гневайся, когда совершенно для себя неожиданно увидишь здесь напечатанной повесть о твоей судьбе и изображение твоего сердца, доверенное бумаге, правда, лишь для твоего собственного и твоих детей поучения. Читая повесть эту, я испытал такое удовольствие, что не смог противиться соблазну, сделать и других людей соучастниками его. Милый мой! Живи же и далее в счастливом своем уединении.
Источник счастья — в твоем собственном сердце, и кто сим источником обладает, тому не надобно хлопотать о разных иных на белом свете.
А вы, листки, приговоренные было к пребыванию во мраке неизвестности, летите же в широкий мир! И если вы послужите подкреплением той истины, что подлинную добродетель и мудрость, не принадлежащую ни стране, ни сословию людскому, часто найти можно даже и в одинокой хижине поселянина, то цель напечатания вашего будет полностью достигнута.
Ваттвиль, 6-го декабря 1787 г.
Мартин Имхоф, пастор[4]
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Хоть и не люблю я всякие предисловия, надобно мне сказать пару слов наперед, пока еще не начал я марать эти листки Бог знает какими глупостями. Что меня на это подвигло? Тщеславие? — Пожалуй! — А вот уже и страсть к писательству тут как тут. Захотелось мне
