нем законченную форму приобретает то, что заложено особенностями географической среды обитания и основами духовной жизни общества. Особенно значима в этом отношении внешнеполитическая история – взаимодействие с иными этнополитическими системами позволяет понять свою силу и слабость в сравнении. Поэтому не развиваются народы, у которых нет соседей. А те, кто удален от других значительными расстояниями, создают особую культуру, с которой остальным очень сложно иметь дело.
Борьба за статус и влияние на мировые дела – обязательные атрибуты поведения великой державы, и Россия в имперский, советский и современный периоды не исключение. Это создает яркие события, основания для гордости или тревоги, напряжение у тех, кого такие действия ограничивают в реализации их собственных устремлений. Однако до того, как держава вступает в гонку за международные позиции, она, как правило, недостаточно интересна. Для иностранцев российская история существует в пределах круга проблем, которые Россия создает им на пути достижения их собственных целей. Соответственно, наименее осознана и описана эпоха, когда страна не представляла собой вызова или даже большого значения для тех, кто кодифицирует в последние несколько столетий историю международной политики.
Поэтому не удивительно, что вниманием популяризаторов истории обойден период, вместивший в себя «взросление Великороссии» – становление единого русского государства с центром в Москве. На протяжении временного отрезка почти в 300 лет, с середины XIII до середины XVI в., в массовом сознании высится героическая фигура Дмитрия Донского, ближайшими соседями которого оказываются столь удаленные друг от друга по времени личности, как Святой благоверный Александр Невский и первый царь русский Иван IV Грозный. Остальные персоналии проходят перед нами, по выражению В. О. Ключевского, словно «не своеобразные личности, а однообразные повторения одного и того же фамильного типа»[1]. Даже Иван III Великий, правление которого стало водоразделом в процессе формирования Руси как мощной европейской державы, стоит в традиционном восприятии во втором ряду. Чего уж тут говорить обо всех остальных действующих лицах, впечатления которых стали верованиями последующих поколений.
На самой заре существования государства энергия правителей и народа, по мнению А. Е. Преснякова, была направлена на «объединение северной Руси в борьбе на три боевых фронта». В ходе нее Русское государство «воцерковилось», произошла «сакрализация общественного и бытового укладов», где не было грани между религиозной и светской сторонами культуры[2]. Именно близкий к теократическому характер Российского государства (до середины XVII в.) привил ему такую важную часть византийского политико-религиозного наследия, как «отчуждение» по отношению к подчинившейся варварам Римской церкви и, вслед за ней, ко всему Западу (это создало условия для того, чтобы преисполниться к нему презрением наиболее высокого духовного свойства).
Сейчас Россия даже геополитически наиболее близка к своим границам до начала имперского периода нашей истории. Поэтому начинать осмысление опыта только с того момента, как она взялась отвечать на насущные и сейчас вопросы, значит искусственно загонять себя в рамки дискуссии, возникшей в специфических условиях XIX столетия. Между тем ранняя стадия истории государства предоставляет возможности для научного познания источников российской внешней политики.
Автор считает, что период российской истории, предшествовавший имперскому или предимперскому времени, сыграл для страны наиболее важную роль. Все наши устремления и поступки, включая то, что делается сейчас, испытывают влияние не только меняющегося потенциала, но и того, что В. О. Ключевский назвал «встречной работой прошлого». И если всерьез относиться к значению отдельных этапов развития народа для формирования его культуры, два с половиной столетия, когда Русское государство только возникало, являются основополагающими. Вызовы выживанию были настолько велики, что выковали наиболее твердую и выстраданную основу русской государственности.
Такое суровое «отрочество» наложило на наш национальный характер отпечаток, стереть который не способны никакие последовавшие взлеты и падения. После вступления в отношения с Западом русские оказались способны, по определению британского историка Доминика Ливена, «с безграничной храбростью, упорством и самопожертвованием» сражаться «за свою особую, независимую нишу в современном мире»[3], что предопределено тем, какими Россия и ее народ вступили в международную политику. И это же помогает лучше понять причины, почему многие конкретные события этой борьбы совершенно не похожи на наши ожидания.
Важнейшие свои черты – многонациональность и религиозное многоголосие – Россия также приобрела задолго до наступления имперского периода. Первым наиболее значимым актом, основой фундамента уникального российского здания, стало поселение великим князем Василием II «верных» татар царевича Касима на степных рубежах Московского государства в 1451–1453 гг. Это было революционное решение, с точки зрения восприятия мира средневековым человеком, и оно проложило путь дальнейшему опыту российской государственности, как многонациональной и многоконфессиональной. Особенно это важно сейчас, когда право на языковые и религиозные свободы является важнейшим условием внутреннего гражданского мира и единства при взаимодействии с внешними угрозами.
Основная цель книги – обрисовать влияние специфического международного контекста на внешнеполитическую культуру народа. Эта работа представляет собой попытку примирить историю и науку о международных отношениях – дисциплины, настолько же противоположные, насколько и связанные между собой единой канвой событий и явлений. Хотя такой подход, конечно, неизбежно вызовет критику с точки зрения методологии: как со стороны историков, так и из лагеря коллег, занимающихся изучением международных отношений.
На протяжении полутора десятилетий я объясняю студентам, что история – материал, который исследователи международной политики систематизируют и в котором ищут признаки закономерностей поведения государств. Однако история, как писал Н. Г. Чернышевский, – «не тротуар Невского проспекта». Она не идет прямо. Исторический процесс подвержен влиянию фактора случайности и субъективной диалектики. Он является стихийным, но своими конкретными проявлениями влияет на то, как государства реагируют на внешние вызовы в будущем даже вне зависимости от изменений их собственного потенциала. Это, в свою очередь, позволяет проникнуть в самую проблемную сферу знаний о природе международных отношений – происхождение национальной внешней политики.
Однако даже самые масштабные исторические события формируют политическую культуру во взаимодействии с географией и духовной жизнью. Поведение народа в критических ситуациях невозможно понять в отрыве от его чувств и верований – самооценки и общего морального состояния. Не случайно, говоря об обстоятельствах, сопутствовавших переходу Русской земли к наступательной политике в отношениях с Ордой, В. О. Ключевский отмечает, что «самому русскому обществу должно было стать в уровень столь высоких задач, приподнять и укрепить свои нравственные силы». Источником нравственных сил является вера, их воплощением – политико-философские концепции. Способ передачи послания становится посланием.
Область расселения определяет необходимую интенсивность хозяйственного и социального взаимодействия, помогает или препятствует в развитии чувства границ и пределов собственных возможностей. Другой аспект, непосредственно связанный с международными отношениями, – географическое расположение государства по отношению к другим. Традиционно именно оно рассматривается в качестве важнейшего геополитического фактора, повлиявшего на становление отечественной внешней политики. Удаленность Русской земли от
