я знала. По крайней мере, у меня было предчувствие. Что-то сломило Рена, что-то настолько ужасное, что его мозг не смог с этим справиться.
— Вот кто это сделал, — заключаю я. — Вот с чего все началось.
— Мы не знаем этого наверняка, — говорит мне папа. — Мы не можем давать заключение, как психиатры. Но, похоже, если бы что-то могло расколоть личность человека так, как ты описала состояние Рена, то это было бы оно. Он просто не смог справиться с травмой, и его разум должен был как-то защитить себя.
Я не могу это осознать. Мой бедный Рен. Представьте, что вы стали свидетелем чего-то подобного в таком юном возрасте.
— Спасибо, что отнёсся к этому с пониманием, — говорю я ему, как только мой мозг снова начинает работать после шока.
Он склоняет голову набок.
— Если уж на то пошло, я хотел сам узнать, почему он предал нас. Не ради него, а ради себя. Теперь… — Он откидывается на спинку стула и пожимает плечами. — Я не знаю, что можно для него сделать, и можем ли мы вообще что-нибудь сделать. Возможно, до него не удастся достучаться. Возможно, он полностью потерял связь с реальностью.
Я не могу в это поверить и не буду. Я не откажусь от него, хотя знаю, что лучше не произносить эти слова вслух. Что-то подсказывает мне, что он все равно знает, когда вздыхает, прежде чем его плечи опускаются.
Все это пропадает, когда по коридору разносятся голоса. Едва я выхожу из кабинета, как Луна обнимает меня, за ней следуют ее родители. Я едва могу разобрать их вопросы, так как все они смешиваются воедино, пока у меня в ушах не остается ничего, кроме шума.
— Я в порядке. — Это все, что я могу повторять снова и снова. Нелегко смотреть родителям Рена в глаза после всего, что произошло, хотя, когда я это делаю, во мне не отражается ничего, кроме беспокойства. — У меня ничего не болит, и я, правда, в порядке. — Хотелось бы сказать то же самое о Рене.
Папа прочищает горло позади нас.
— Роман, Софи. Проходите, присаживайтесь. Нам нужно поговорить. — Эти двое нервно переглядываются, прежде чем присоединиться к моему отцу, и все трое, перешептываясь, входят в кабинет.
Я жду, пока они окажутся внутри и дверь за ними закроется, прежде чем затащить Луну внутрь за плечи.
— Мне нужна твоя помощь, — шепчу я, наклоняясь к ее уху. — Нам нужно найти Рена. Он болен, и ему нужна помощь, и прямо сейчас я единственная, кому не все равно.
— Это неправда, — шепчет она в ответ, качая головой. — Я хочу помочь ему. Мы все хотим.
— Что ты слышала?
Она закусывает губу.
— Мама с папой разговаривали. Что-то о том, что у него не все в порядке с головой. На этом все. Никаких подробностей. Все действительно так плохо?
Все, что я могу сделать, это кивнуть.
— Я должна добраться до него и донести, что ему нужна помощь. В противном случае его могут убить. Ни в чем из этого нет его вины. Ты должна мне поверить.
— Да. — Ее глаза блестят, когда она берет меня за руку и крепко сжимает. — Я знаю, что он не сделал бы этого, если бы не было чего-то действительно плохого.
— Ты мне поможешь?
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Девочки? — Мама находит нас и направляется к нам. — Вы голодны? Скарлет, ты не доела свой тост.
— Мы поговорим об этом позже, — шепчу я, прежде чем мы следуем за мамой на кухню. Я все еще чувствую себя дерьмово, это мягко сказано, и с каждой проходящей секундой я все больше беспокоюсь о Рене и о том, через что он проходит.
Но кто-то на моей стороне. Я должна цепляться за этот крошечный кусочек надежды. Прямо сейчас это все, что у меня есть.
4
СКАРЛЕТ
Прошло несколько дней, а мы все еще ни на йоту не приблизились к решению. Луна и ее родители остаются здесь, надеясь вместе что-нибудь придумать. Рен не пытался связаться со мной, и это беспокоит меня больше всего. Что, если я слишком сильно ударила Ривера? Нет, я не могу думать об этом. Я не позволю своим мыслям зацикливаться на плохом. Я должна верить, что он все еще в хижине и ждет моего возвращения.
Стук в дверь вырывает меня из моих мыслей.
— Войдите! — Я кричу достаточно громко, чтобы человек на другой стороне услышал.
Дверь открывается, и в дверном проеме появляется мой отец.
— Кое-кто пришел поговорить с нами.
Я сразу оживляюсь.
— Кто?
— Это психолог. Я надеюсь, что она сможет пролить свет на нашу ситуацию.
Вскакивая с кровати, я не обращаю внимания на то, что в 11 часов утра я все еще в пижаме или что последние два дня я обижалась на всех в своей комнате.
— Я оденусь и сейчас спущусь.
Мой папа кивает и закрывает за собой дверь, прежде чем я быстро одеваюсь и встречаю его в коридоре. Вместе мы спускаемся в его кабинет, где нас ждет высокая блондинка.
Она встает со стула, когда мы входим.
— Здравствуй, ты, должно быть, Скарлет, — приветствует она меня, протягивая правую руку для рукопожатия. — Я доктор Стоун. Я лицензированный психолог, специализирующийся на диссоциативном расстройстве личности.
— Диссоциативное расстройство личности? — Я повторяю, беря ее за руку.
— Да, это клинический термин. Возможно, вы знаете его как множественную личность или раздвоение личности, — объясняет она с яркой улыбкой на своих накрашенных красным губах.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — предлагает мой папа, занимая свое место за большим деревянным столом.
Доктор Стоун садится, и я занимаю место рядом с ней.
— Доктор Стоун, не могли бы вы рассказать нам немного больше об этом расстройстве? — спрашивает мой отец.
— Конечно. Диссоциативное расстройство личности или сокращенно ДРЛ — очень редкое психическое расстройство, которым страдает менее 2 % всего населения. Оно чаще встречается у женщин, но мужчины, безусловно, тоже могут страдать от этого. Люди, у которых это БЫЛО, будут иметь по крайней мере две совершенно разные личности. У некоторых внутри до сотни личностей.
— Сотни? — Спрашиваю я, пораженная таким количеством.
— Это редко, но да, задокументированы случаи с такими цифрами. Хотя чаще встречается от двух до десяти личностей.
— У Рена их две. Другую он называет Ривер, — объясняю я.
Доктор Стоун достает из сумочки блокнот с ручкой, кладет их на колени, и начинает что-то записывать.
— А человек с расстройством знает, что с ним происходит? — Спрашивает мой папа.
— Не всегда.
